На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

— Всё вы верно говорите, панове, — кивнул седой головой князь, — да только надобно нам показать отличие литовской армии от польской. Жолкевский пускай с холма командует, нам же всем следует самим драться.

— Вам-то куда, Иван Константинович, — рассмеялся Януш Радзивилл. — Прошли наши годы, поздно нам самим в драку кидаться. Надо молодым, вроде Яна Ежи да Кшиштофа дорогу уступать. Им славу ратную в копьём да концежом стяжать.

— А я ведь моложе Кшиштофа, — решительно заявил я, — на десять лет, а Яна Ежи старше лишь на два года. Нельзя мне торчать здесь, когда нам к тыл готовится ударить вражеская конница. Моё место на поле брани.

— Шальная пуля, — принялся перечислять князь Сиротка, — сабельный удар, вражье копьё. Всё это может оборвать вашу жизнь, Михаил Васильич, а без вас нашему делу придётся туго.

Конечно, без компромиссной фигуры, которая устраивает всех, вы быстро перессоритесь, вельможные паны, и конец всему мятежу. Тут же может начаться соревнование, кто скорее в Варшаву с повинной головой примчится. Но разума понимать это, хватает у всех, потому меня так страстно отговаривают от решения идти в бой самому.

— Конь переступит неудачно, — пожал плечами я, — и я вывалюсь из седла и сверну себе шею. Если Господь, — я широко по православному перекрестился, — не попустит, выйду живым из боя. А нет, так на всё воля Его.

Против Господа у магнатов аргументов на нашлось, однако ко мне приставили Кшиштофа Радзивилла с тем самым наказом беречь меня как зеницу ока.

И вот я сидел верхом в третьем ряду построения гусар. Впереди занял позицию молодой Ян Ежи, чрезвычайно гордый тем, что ему вести в бой лучшую ударную хоругвь. На правом фланге конной баталии заняли позиции рейтары из надворной хоругви князя Радзивилла-Сиротки под предводительством здоровяка Козигловы. Тот сидел на могучем мерине таких статей, что иначе как тяжеловозом и не назовёшь. Им самое место в первых рядах гусарской хоругви, рейтарам всё же нужна скорость, их жизнь чаще зависит от манёвра, нежели от таранного удара. Однако прямо сейчас ничего менять уже не стоит, тем более что рейтары уважали своего дубоголового командира и готовы были идти за ним хотя бы и на гусар. Левый фланг прикрывали всадники, что должны стать нашим тузом в рукаве. Конных аркебузиров из самых метких шляхтичей посполитого рушения, что явились по нашему зову в Вильно, мы ещё ни разу в дело не пускали. Их обстрел станет пренеприятным сюрпризом даже для гусар. Ведь и самый прочный доспех не остановит пулю из аркебузы, а если она и не пробьёт его сталь, то всаднику внутри него всё равно мало не покажется. Ну а в тылу для прикрытия собрали всех оставшихся всадников литовского шляхетского ополчения. Эти не сильно от нашей поместной конницы отличаются — поставь рядом и не поймёшь где кто. Те же тегиляи, редкие кольчуги да панцири, бумажные, а у кого и обычные шапки вместо шлемов. Да и вооружены так же — сабля да саадак, редко у кого ольстра хотя бы с одним пистолетом при седле. Ну а тех, кто из аркебузы стрелять умеет, да ещё и сама она у него есть, всех скопом поверстали в конные аркебузиры. Там от них куда больше пользы будет.

Врага ещё не было видно, но мы уже выстроились и ждали его. Наверное, то, что наша конная баталия стоит в полном порядка, готовая не просто к отражению вражеского нападения, но и к контратаке, станет первым из череды крайне неприятных для коронных войск сюрпризов. И очень надеюсь, что благодаря им, мы сумеем переломить ход боя. Потому я смотрел на красу и гордость нашей кавалерии — крылатых гусар, и понимал, их слишком мало, чтобы одним своим натиском сломить врага. Да и вооружены они были хуже польских. Лучшие доспехи, конечно, у тех, кто стоит в первом ряду, но таких набралось только на один этот ряд. За ними уже у многих из защиты только нагрудник, а под ним панцирь, а то и вовсе простая кольчуга. Стальные шлемы тоже далеко не у всех и даже в первом рядом с крепкими шишаками, оснащёнными «рачьим хвостом» для защиты шеи или наносником или украшенных стальными крылышками, как у Игоря Петренко в роли Ондрия в фильме «Тарас Бульба», простые венгерские гельметы, как их здесь называли, или капалины, похожие на английскую каску времён Первой Мировой только поля пошире. Второй и дальше ряды красовались меховыми шапками, бумажных, как наша поместная конница литовцы не носили, видимо, считали ниже своего достоинства, а зря. Хотя кое у кого под меховыми шапками скрывались стальные шлемы, которые называют черепниками,[1] он даёт хоть какую-то защиту, хотя от хорошего удара палашом или тем же чеканом-наджаком вряд ли спасёт. Мы с Кшиштофом Радзивиллом в третьем ряду смотрелись странно в наших отличных доспехах, какими мало кто из гусар первого ряда похвастаться может.

И вот враг появился. Конница поляков шла неспешно, некуда им торопиться. Скорость наберут прямо перед ударом, как это было при Клушине, под Смоленском и в Коломенском. В центре несколько гусарских хоругвей, и даже с такого расстояния видно, насколько лучше они вооружены, насколько лучше у них кони, насколько лучше выучка. Они шли плотным строем, колено к колену, подняв копья, готовые к атаке по первой команде. Фланги прикрывали панцирные казаки, ну а с тылу, как у нас, скакали всадники шляхетского ополчения. Впереди же неслись разъезды татар и конных казаков, опережавшие вражеское войско. Они-то сразу донесли, что мы готовы к бою, и потому, как только татары с казаками повернули назад, Ян Ежи Радзивилл махнул наджаком, которым пользовался вместо гетманской булавы, и вся наша конная баталия двинулась вперёд. Навстречу врагу.

Пустив коня шагом, я снова ощутил ставший уже почти привычным дискомфорт. Конечно, доспех корпулентного Кшиштофа Радзивилла подогнали мне по фигуре ещё в Вильно и сидел он идеально, но я (а точнее князь Скопин) не привык носить кирасу, он куда уверенней чувствовал себя в панцире или тяжёлом юшмане. Однако тут никуда не денешься, надо соответствовать. Внешний вид, несмотря на отказ от всего польского, должен быть таким, какого ожидают от великого князя, а потому пришлось ещё перед выступлением из Вильно рядиться в натурального гусара. Даже пару крыльев к седлу приторочил, куда деваться. В таком виде гарцевал я перед войсками, когда они выходили из Вильно, в таком же, сейчас пойду в бой.

А ещё, как всегда от нервного напряжения, страшно зачесались усы, и я расправил их подсмотренным у Кшиштофа движением. Ни я сам, ни князь Скопин никогда ни усов ни бороды не носили, однако сейчас пришлось. О чём мне тактично сообщил Лев Сапега через пару дней после прибытия Острожского, когда стало ясно, война не просто неизбежна, она уже началась.

— Михал Васильич, — видимо, обсуждать такие вещи, как растительность на лице, было не в правилах хорошего тона, и потому канцлер волновался и терял одну букву из моего имени, называя на польский манер, — вам бы усы отрастить. Для солидности.

— Я и у себя-то без них и без бороды обхожусь, — пожал тогда плечами я. — Оно только говорится, что со скоблёным рылом ходить не след, а мне так привычней.

Я провёл пальцами по свежевыбритому подбородку.

— В Московии оно, конечно, может и так, — кивнул Сапега, стараясь говорить как можно деликатней, однако, как видно, в таком вопросе даже его талант опытного дипломата пасовал, — но у нас, в Литве, пан без усов воспринимается или как мальчишка, которому ещё рано бриться, чего о вас не скажешь, или как… — Тут он сделал паузу, а после и вовсе ушёл в сторону. — Вы только за палаш не хватайтесь, Михал Васильич, ибо то, о чём скажу я, есть мерзость, но, увы, она проникла и к нам, в Литву… — Он снова сделал паузу, и хотя я уже подозревал о чём пойдёт речь, однако пальцы тогда сами собой сжались на рукояти палаша. — Так вот, либо юнец безусым может быть, либо содомит. О вас в Варшаве уже ходят хулительные листки, а по приказу короля или епископа Гембицкого, не иначе, пущен слух о том, отчего вы бреетесь. Я понимаю, что это мерзость, — повторил он, видя, как я побледнел, — однако без усов настоящему шляхтичу никак не обойтись.