На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

— Надо устроить приступ всеми силами, — решительно заявил Конецпольский. — Через мост и по льду. Зря вы, пан гетман, гусар отправили с Вишневецким, они бы прошли через Неман по льду и взяли город ещё до полудня.

Почти все орудия на другом берегу были подавлены и замолчали, вот только опытный Жолкевский не сомневался, что парочка исправных у Веселовского найдётся. Тому ведь не нужно выигрывать сражение, а только задержать коронную армию на левом берегу до подхода войска мятежников. Как только бунтовщики войдут в Гродно, положение Жолкевского, а особенно переправившегося на правый берег со всей кавалерией Вишневецкого окажется весьма скользким. Придётся штурмовать всерьёз, действительно, гнать пехоту по льду, чего Жолкевскому очень бы не хотелось. Хотя бы потому, что лёд очень просто разбить выстрелами из не самых крупных орудий прямо под ногами наступающих. А это приведёт к таким потерям, что после Жолкевскому только пулю в лоб пускать. Возвращаться в Варшаву с таким позором он бы не стал ни за что.

— Это правый берег, Стась, — ответил гетман Конецпольскому. Сын гетмана, ровесник самого Конецпольского, Ян сопровождал отца в этом походе, но Жолкевский отправил его с Вишневецким, чтобы иметь своего человека среди гусар польного гетмана. Поэтому все поучения, достававшиеся обыкновенно Яну, теперь пришлись на Конецпольского. — Не гляди что зима, лезть на него будет тяжело. А у Веселовского было достаточно времени, чтобы земляных орудий[1] там натыкать. К тому же то, что его пушки молчат, ещё не значит, что их удалось разбить. Когда надо они заговорят снова, а по льду достаточно сделать пару залпов, и всё наступление захлебнётся, причём в прямом смысле.

— Но тогда что вы собираетесь предпринять? — спросил Конецпольский, который по молодости лет и лихости даже не думал обо всём, сказанном Жолкевским, и был немало обескуражен спокойным тоном, которым гетман излагал, в общем-то, очевидные вещи. Можно сказать, прописные истины войны.

— Начну атаку по всем правилам, — пожал плечами Жолкевский. — Через мост. У меня как раз есть те, кто готов быть на острие.

Пахолик, отправленный в лагерь конфедератов, уже спешил обратно в сопровождении седого, как лунь полковника Станкевича и хорунжего Оскерко, командовавшего панцирными казаками. Оба конфедерата поклонились гетману, Станкевич даже по обыкновению своему приложил руку к сердцу.

— Благодарить меня не стоит, панове, — решительно заявил Жолкевский, опережая седого полковника, — ибо велю я вам, господа конфедераты, идти на приступ по мосту. Узнать, чем враг его перекрыл и какие силы потребны, чтобы взять его. Идти, как и в прошлый раз, в пешем строю.

Оскерко, бывалый кавалерист, которому только скромный достаток не позволял уйти в гусары, скривился. Он предпочитал конную рубку и сейчас бы лучше носился по округе вместе с фуражирами, нежели штурмовал город пешим. Однако противиться авторитету Станкевича, признанного всеми лидера конфедерации, он не мог, Станкевич же во всём слушался гетмана, желая своим послушанием и рвением хотя бы отчасти искупить тяжкий грех предательства князя Острожского, легший и на их плечи.

— Острожская конфедерация не подведёт тебя, пан гетман, — заверил Станкевич Жолкевского и они с Оскерко отправились обратно к своих людям.

Но в тот день Оскерко не довелось повести своих панцирных казаков пешим строем через мост. Станкевич был человек бывалый и знал, кого и куда отправлять в бой, а с годами разум его ничуть не помутился и оставался столь же остёр, как в годы давно минувшей юности седого полковника.

— Гошиц, Юзефович, — подозвал Станкевич хорунжих, командовавших в конфедерации пехотой. У Гошица были в подчинении казаки, у Юзефовича, набранные на свой кошт прусские ландскнехты, — берите своих людей и отправляйтесь на мост. Твои ландскнехты со своими пиками и алебардами, — обратился полковник к Юзефовичу, — сумеют продавить врага, а как только окажетесь в Гродно, твои казаки, Гошиц, рассыплются по берегу и откроют огонь из пищалей. А там и мы с Оскерко подоспеем конно. Покажем пану гетману и предателю Веселовскому, чего стоят острожские конфедераты.

Гошиц с Юзефовичем не горели энтузиазмом, однако раз уж пошли против князя-предателя, придётся расплачиваться за его тяжкий грех. Оба понимали это, когда швыряли булавы под помост, на котором стоял Острожский, и знали, что за предательство их благодетеля расплачиваться именно им.

— Если мы сможем войти в город, смяв оборону Веселовского, — продолжил Станкевич, — клеймо предательства, легшее на наши души, истает будто последний снег под весенним солнцем. И мы снова станем братьями всем в коронной армии.

Не очень верили в это остальные офицеры, покинувшие Дубенский замок. Несмотря на возраст, Станкевич так и не стал прожжёнными циником, наверное, поэтому на коленях умолял князя Острожского отказаться от его замысла. Станкевич действительно верил в то, что говорил, во многом благодаря этому и став лидером конфедератов, несмотря на высокое положение при дворе предателя. Но как бы то ни было, веришь или нет, но раз они объединились в конфедерацию, надо выполнять приказ. Не гетмана, но лидера конфедератов Станкевича, таков принцип любого воинского объединения в Речи Посполитой.

Гошиц с Юзефовичем кивнули старому полковнику и отправились к своим людям. И уже полчаса спустя ландскнехты Юзефовича ровными шеренгами двинулись к мосту. С флангов их прикрывали казаки Гошица, втянувшиеся под крышу моста следом за несокрушимой прусской пехотой. Опустив пики, выставив вперёд алебарды, плотным строем шагали ландскнехты по мосту. Ближе к правому берегу Немана их ждали наёмники Веселовского. Точно такая же прусская пехота. Вот только впереди строя пикинеров стояли всего-то две жиденькие шеренги мушкетёров. Оружие своё они уложили на подсошники, уперев те в дерево мостового настила, а на серпентинах[2] мушкетов у всех уже тлели фитили.

— Pfanne offnen! — раздалась команда, и два ряда мушкетёров одновременно открыли полки с затравочным порохом. — Schiest!

Серпентины опустили тлеющие фитили в затравочный порох, и спустя короткое мгновение мушкеты плюнули в наступающих ландскнехтов свинцовой смертью.

Много дурного говорят в последние годы о ландскнехтах, мол, не те они стали, совсем не те. Лучше всего копать могут, а вот воевать — уже нет. И много горькой правды в этих словах. Но Юзефович набрал себе на свой кошт роты стойких наёмных солдат, помнивших славу победителей при Бикока, Павии и взятие Рима. Они прошли через свинцовый ветер, и ударили по изготовившимся к обороне таким же наёмникам, только служившим Веселовскому. Мушкетёры успели убраться за строй пикинеров, однако первыми ударили алебарды. Тяжёлые топоры их обрушивались на головы и плечи врага. Самые ловкие из алебардщиков умелыми движениями запутывали вражескими пики, отводя в сторону две-три, а кое-кто при удаче сразу пяток, открывая своим товарищам противника. И тут только успевай колоть своей пикой — в грудь, в лицо, в горло. Быстрым ударом, сразу же возвращая оружие обратно.

Бой на мосту, где люди зажаты со всех сторон, страшен и жесток. Раненные не могут покинуть баталию, мёртвые и те часто остаются стоять, стиснутые товарищами. И два строя отчаянно давят друг на друга. Подкованные каблуки сапог и туфлей скрежещут по настилу. И ни одна из сторон не может взять верх над другой.

Унтера орут, надсаживая глотки, но помогает это мало. Тут уже не бой, тут столкновение двух масс пехоты, когда от команд, угроз и подбадривания никакого толку нет. Как будто два тысячеруких, тысяченогих великана ворочаются, пытаясь вытолкать друг друга из пещеры. Они равны силой и массой, потому и застряли, не могут справиться друг с другом.

То ли у кого-то треснула под ногой доска настила. То ли просто сил не хватило. То ли ещё что. Одному Богу известно, как это обыкновенно и бывает в битвах. Но настал переломный момент. Обороняющиеся дрогнули и подались назад. Ландскнехты Юзефовича нашли в себе силы под крики давно сорвавших голоса унтеров надавить ещё раз. И строй обороняющихся посыпался. Они принялись оправдывать самые дурные слова, что говорят о ландскнехтах. Не удержав строя, начали разбегаться. Пускай унтера и попытались навести порядок, кого-то даже прикончили — не помогло. Баталия отступила от моста в полном беспорядке. А мимо наступающих ландскнехтов Юзефовича уже бежали казаки Гошица. Рассыпавшись по берегу Немана, они принялись палить в спину отходящим наёмникам Веселовского. Те огрызались из мушкетов, но не имея возможности дать нормальный слитный залп предпочитали отступать вместе с расстроенной пикинерской баталией.