Воин-Врач VI (СИ) - Дмитриев Олег

Всеслав насторожился. За поддержание боевого духа в десятках отвечали десятники, в сотнях — сотники. Воевода отвечал за всех и каждого, включая великого князя. И если его озаботило состояние старшины стрелков, значит дело было серьёзным. Ян был самым невозмутимым в дружине. Его, кажется, ничем нельзя было ни удивить, ни напугать. Он не увлекался сверх меры ни хмельным, ни девками, ни охотой-рыбалкой. И улыбался-то на княжьей памяти всего несколько раз. Когда мы сговорились о мире с латгалами. Да когда передавала родня его гостинцы с родных краёв. В основном, рыбу копчёную, которой он тут же с радостью делился.

— Ну? — с лёгким удивлением протянул Всеслав.

— Вот тебе и ну, — кивнул Рысь. — Он как увидал, чего болтом с твоим да волхвов Арконских колдовством наворотил, вовсе разговаривать перестал. Хоть и до той поры треплом сроду не был. Еле растеребил его вчера. Да уж сегодня почти.

Чародей молчал. А я вспомнил некстати, что многие из изобретателей или первых испытателей серьёзного оружия заканчивали свои дни в сумасшедших домах. И физики, и солдаты. Взять хоть тех лётчиков-янки, что отбомбились по Японии. Физики в моём понимании все были не от мира сего, как, пожалуй, любой увлечённый своим делом до умопомрачения человек. Но вот военные лётчики, все, каких я встречал, оставляли впечатление людей цельных, разумных и морально устойчивых. Хоть до баб встречались большие охотники и среди них.

— Сам сидит, а у него руки ходуном, Слав. Я такого сроду не видал за ним. А если, говорит, оно так у парней моих в ту́лах или подсумках жахнет? Что мы скажем Перкунасу? Нам и говорить-то нечем будет, — Рысь говорил серьёзно, не изображая Янового протяжного акцента, как обычно.

— А ты чего? — спросил Всеслав.

— А чего я? Надел морду камнем, как ты учил, да отлаял его сперва. Мол, с таким князем за спиной сомневаться — дурнем быть. И что с Богами ты накоротке, сам ихнему всё объяснишь, приди нужда. И про безопасность ещё эту, при обращении с громовиком, подробно, как в грамотках у них пи́сано.

Ну да, всегда помогало: сомневаешься — читай Устав. Поэтому и начали мы с князем в этом времени прививать основы грамотности раньше и едва ли не насильно. Оно же всегда так: если в газетах прописали — брехать не станут. Ну, в мои молодые годы, по крайней мере, было именно так. Это потом уже пошли всякие скандалы, инфо́ и прочие жёлтые листки.

— Построишь наших, как повечеряют. Ещё раз напомню каждому. И проверим боезапас лишний раз. Стрелять не станем, нечего зазря тратить, самим мало, так что мишеней да чучел не ставь, как в тот раз, — велел великий князь.

— Сделаю, — кивнул привычно Гнат. И добавил, не удержавшись от брюзжания, — мало ему всё. В три стрелы город взяли, добра вон за неделю не вывезти. Огневых болтов семь раз по семь осталось, у них там, за́ морем, поди, городов-то столько нету.

— Запас-то то́рбу не дерёт, ни есть, ни пить не просит, — ответил Всеслав старой, как выяснилось, нецензурной, но крайне убедительной поговоркой, не став говорить последнее строчки. Гнат и так фыркнул совсем по-мальчишески, как тогда, в детстве, когда они вместе прятались на крыше от Третьяка, сперев что-то в кухне-поварне у стряпух.

Инструктаж и занятия по военно-политической воспитательной работе прошли успешно. Яновы перестали вздрагивать, глядя на то, как крутил великий князь над головой торбу с огненными болтами. Да, их по-прежнему нельзя было бросать, сдавливать и нагревать, требовалось ежедневно проверять на предмет появления на бумажных гильзах масляных пятен или, оборони Боги, капель нитроглицерина. Но бояться оружия, даже такого мощного, не следовало. И все это поняли. И поверили Чародею, как и всегда.

Ян Стрелок подошёл после занятий и сам повинился, что слабину́ дал. Отчитывать его и в мыслях не было, за правду ругать в дружине было не принято. Всеслав спокойно и убедительно, помогая чуть гипнозом, повторил слова о том, что исправное оружие — друг и помощник, а неисправное — враг и предатель. Уходил к своим старшина латгал привычной лёгкой и неслышной кошачьей поступью со всегдашним своим невозмутимым выражением на бесстрастном твёрдом лице. И эту победу, кажется, великий князь счёл ничуть не меньшей, чем захват Шлезвига. То есть теперь уже Юрьева-Северного, конечно.

Следующее утро удивило гостями. Постояв на мессе в соборе, которую проводил один из датчан, не то войсковой капеллан, не то ещё кто другой по должности, вышли на площадь. Народ, убедившийся лично, что дикий рус из дальних краёв не стал и вряд ли собирался мешать молиться Господу, Богоматери и привычным святым, почувствовал себя чуть увереннее. И улыбки на их лицах при встрече или при взгляде стали немного свободнее и честнее. До этого кланялись так, будто доской по затылку получили.

На высокой пустой стене заканчивали монтаж экрана-стенгазеты, привычного и ставшего неотъемлемым теперь элемента каждого из наших крупных городов. На собранной уже правой части двое Гнатовых, висевших на верёвках, выводили синим ленту Днепра и красным — княжьи знаки над Киевом, Черниговым, Полоцком. С земли их работой руководил устно десятник, делая в командах долгие паузы. Князь-батюшка не одобрял, когда бранились при бабах и детворе, а их внизу толпилось видимо-невидимо. Ключевые фразы и обороты из наставлений приходилось исключать, что воина заметно тяготило.

— Слав, гости к нам, — прозвучало сзади. Совершенно неожиданно, но времена, когда Славка пугался Гнатки, давно прошли.

— Мирные, или полетать хотят? Частично, — спросил он, не оборачиваясь. Рысь фыркнул, как… Да как рысь он и фыркнул.

— Да нет, вроде, вежливо пришли. На лодье стоят, ждут, примешь ли. У нас с причалами пока негусто там.

— Кто хоть?

— Будивой с воеводой, его признали. И с ними, вроде как, сам Энгельгард пожаловал. По словам тех, кто его воочию видал, похож. Хотя мне они, рыжие да белобрысые, все на одно лицо, — удивил нежданным шовинизмом Гнат.

— Ну, зови. Посмотрим и на его одно лицо, и на прочих, — хмыкнул Всеслав и пошёл ко всходу на городскую стену. Беседовать на фоне выбитого крепостного зуба, кажется, входило в привычку.

С Будивоем говорили первым. Он показался сперва кем-то средним, между бригадиром бурлаков-лямщиков и разбойником с большой дороги, но с первых буквально фраз впечатление это поломал. Оказалось, что за сугубо бандитской мордой срывался вполне себе острый политический ум, а здоровенные лапы с обломанными ногтями могли не только отнимать, но и бережно хранить, и даже делиться. Сговорились на том, что он останется в Юрьеве-Северном кем-то вроде мэра с правами и обязанностями в части гражданского управления и социальной политики. Мою же, хозяйскую, волю в городе оставался изъявлять и контролировать исполнение десяток Гнатовых, с чрезвычайными, ясное дело, полномочиями. Хорошо, в общем, пообщались, конструктивно. А его очевидный скепсис по поводу мирного совместного проживания представителей разных конфессий удалось преломить старой военной шуткой про «чем бы дитя не тешилось, лишь бы не руками». И новой в этом мире правдой о том, что Боги сами разберутся, кто из них главнее, приди им в головы такая блажь. Нам тут в Их дела там лезть без надобности. Над первым вождь вагров от души похохотал, а над вторым серьёзно задумался. Пообещал встретить и помочь тому, кого пришлёт Стоимир. Ве́сти на Аркону отправили ещё вчера. А кроме этого Будивой рассказал много интересного и очень своевременного про саксонского графа, что с недовольным красным лицом стоял под стеной, по которой мы прогуливались. И сведения эти оказались кстати.

— Я — граф Энгельгард. В эти края меня отправил император Священной Германской Римской империи для защиты и помощи местным дика… населению, — поправился он почти вовремя.

— Я — великий князь Полоцкий Всеслав Брячиславич. Выиграл эти земли в хнефтафл у их хозяина, Свена Эстридсона, повелителя Дании, — в тон ему, торжественно и гордо ответил Чародей. И мы с ним оба насладились выражением тщательно, но безуспешно скрываемой растерянности на кирпичной роже германца.