Вадбольский 5 (СИ) - Никитин Юрий Александрович

Я вздохнул.

— Всё это есть, ваше сиятельство… Можно мне вас называть по имени?

Она поморщилась, кивнула.

— Конечно, барон, конечно. После того, что с нами произошло, можете, ещё как можете. А случился тот же необузданный порыв похоти, верно?.. И он, как ни странно, то ли вознес меня до небес, то ли швырнул в пучину ада. А вы как это называете?..

— У этого состояния много названий, — ответил я с затруднением, — но я не знаю ни одного, что звучало бы возвышенно, даже если буду искать иносказательные варианты.

Она продолжала рассматривать меня изучающе, словно пыталась даже проникнуть под череп и посмотреть мои настоящие мысли.

— Странно, — произнесла она с некоторой, как мне показалось, неприязнью, — вы единственный из мужчин, кто, зная моё имя, не смотрит масляными глазами.

— Правда? — спросил я для того, чтобы как-то обозначить участие в разговоре.

— Удивительно, — подтвердила она. — Что с вами не так?

Тон её показался мне слишком напористым, я ответил с едва заметной резкостью:

— Я на всех женщин смотрю этими же глазами.

Она вздохнула, помолчала, затем произнесла совсем другим тоном:

— Вы догадываетесь, о чём я хотела бы спросить.

— Нет, — ответил я. — Не догадываюсь.

— А мне говорили, вы сразу понимаете…

— Нет, — повторил я. — Мне нужно прямо и на пальцах. Без толкований и недосказанностей.

Она несколько мгновений молчала, не зная с чего начать, вот уже и щёки заалели, глазки туды-сюды, наконец пересилила себя, взглянула прямо и сказала почти ровным голосом:

— Со мной тогда впервые случилось то, о чём я только слышала от старших подруг… Ну, вы должны вспомнить тот нелепый случай.

Я подождал чуть, но она и так решила, что сказала достаточно, а то даже больше, чем достаточно, нервно мнет в руках носовой платок, а взгляд снова скользнул по плинтусу в поисках мышиной норки, куда можно бы спрятаться.

— Ладно, — сказал я, — у ваших подруг просто больше опыта. Будет у вас больше контактов… ну, подобных, и всё получится.

Она вскинула на меня взгляд чуть покрасневших глаз.

— Нет! Почти у всех моих знакомых никогда ничего не происходит. Больше слухи, что иногда женщины испытывают такое же наслаждение, как и мужчины…

— Понятно, — прервал я. — Вы, как суфражистка, возмущены такой несправедливостью. Вполне законно, согласен. Это нечестно! Женщины от случки должны получать то же самое, что и мужчины. Но этого не происходит в первую очередь из-за воспитания, ведь женщина должна лежать, как бревно, ни на что не реагировать и ждать, когда же это потное тело слезет с неё.

— Но я и тогда, — проговорила она и уронила взгляд, — я же не знаю, как правильно… и тоже просто лежала, разве что сама ноги раздвинула…

Я произнес с некоторым самодовольством:

— Да, пришлось мне вас малость раскачать, а то как холодную рыбу из погреба…

— Барон!.. Не отнекивайтесь, вы же понимаете, почему я приняла предложение Сюзанны посетить её?

Всё, Вадбольский, сказал мой внутренний голос, больше увиливать не получится, давай прямо, что ты всё трусишь и боишься задеть кого неосторожным словом?

— Я сегодня с утра, — произнес я почти казенным голосом, — разрабатываю пути прокладки железной дороги в глубину Сибири, стоимость и объём работ, а по-вашему, должен искать у вас точку джи?

— Что за точка?

Я отмахнулся.

— Забудьте. Без обид, скажу прямо, у меня есть куда более важные дела. Конечно, вы графиня, я всего лишь барон, должен быть польщен возможностью вам вдуть, но это добавочная работа, а я сейчас с прокладкой железной дороги так насовокупляюсь, что упаду без задних ног! Без обид, ваше сиятельство, хорошо?

Она сказала невесело:

— Выходит, у меня может получаться такое только с вами?

Я вздохнул, отвёл взгляд, теперь уже я не знаю в какую мышиную норку спрятаться, выговорил с трудом:

— Увы…

Она насторожилась.

— Что не так?

— Мне проще со служанками и поварихами. Простите, Консуэлла. С ними стараться не надо, других вариантов просто не знают, а вот вы уже… но вы всё ещё не расторможены, а я не буду, уж простите за честность, себя насиловать, стараясь во что бы то ни стало доводить вас до оргазма.

Она уже раскрыла рот, чтобы сказать что-то резкое, судя по её виду, но поняла, что хочу сказать на самом деле, смолчала.

— Мы же оба свободны? — уточнил я. — Суфражизм работает в обе стороны?.. Я не хочу прикидываться. Мы оба равны. Я не тот закомплексованный, который старается во что бы то ни стало довести женщину до оргазма, иначе он как бы и не мужчина вовсе!.. Я мужчина, я в себе уверен, мне никому этого доказывать не надо. И мне моя работа интереснее, чем интимные утехи.

Она некоторое время молчала, что-то осмысливая, мы откровенны друг с другом, но всё же откровенны не до конца, мы же люди, а людям всегда есть что скрывать и о чём умалчивать.

— Понимаю, — произнесла она медленно и наконец-то подняла взгляд на меня. — Вы откровенны.

— Мы же договорились!

— Да. Просто я не ожидала, что откровенность будет такой… неожиданной. А как познали вы, что нужно делать с женщиной, чтобы она… ну…

Я сдвинул плечами.

— Все эти жгучие тайны познал в школе. На уроках и практических занятиях. У нас была большая частная школа. Знаете ли, Сибирь, свои порядки… Сперва увлекло, а потом понял с помощью терпеливых взрослых, что в этом самом, с чем легко справляется простой деревенский козел и вообще любая тварь, нет ничего интересного для мужчины. Нет, есть, но нет ничего очень уж интересного, из-за чего стоило бы хоть на час отложить любимое дело. Да, плоть требует своё, но чтобы её удовлетворить, не требуются эти все сложности… Ну, вы понимаете, начиная с замысловатых ухаживаний и все эти многочисленные ступеньки, чтобы с невероятными трудами добиться от женщины… всего лишь чего?

Она сказала невесело:

— Понимаю, со служанками этого не требуется. А если… я как служанка?

Я помотал головой.

— Исключено. Вы — аристократка. К вам нужно проявлять уважение и даже уважительность. Потому надо стараться доводить до оргазма, как бы это не было трудно. А на хрена оно мне надо, мы же сейчас говорим, как суфражист с суфражистом, братья по революционной партии?

Она вздохнула, поднялась. Лицо её посерело, сердце моё стиснулось в горячем сострадании, но я велел себе сидеть и не двигаться, это не просто здоровый эгоизм, это для меня принцип выживания в этом мире, чтобы мог сделать и что-то полезное, а не только приятное своей скотской натуре.

— Спасибо за искренность, барон. Вы в самом деле мне на многое открыли глаза. Я вам благодарна. Нет-нет, не провожайте, мы же суфражисты?

Когда она вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь, Мата Хари сказала с великим отвращением:

— Не па-а-анимаю…

Я вздохнул, спросил вяло:

— Чего?

— Как вы, такие гнусные и похотливые существа, у которых все мысли только о совокуплениях, смеете распространять ложь, что это вы создали нас, высших существ, что живут только чистым разумом по Гегелю и Авенариусу?

Я вздохнул, произнес с раскаянием:

— Подсматривала?

— Да у вас в мозгу только и были картинки, как вы её совокупляете так и эдак, фу, как противно, а ещё мыслящее существо! Как и удержались, непонятно. Думаю, в её мозгах было примерно такое же скотство.

Я вздохнул ещё тяжелее, промямлил:

— Мата… ты права и неправа…

— Права и неправа? Так не бывает!

— Бывает, — сказал я через силу. — Вот мы, такие похотливые и небрезгливые, благодаря чему и пролезли через все бутылочные горлышки, чувствуя эту свою ущербность и слишком уж сильную зависимость от низменных чувств своего организма, с такой силой своего крохотнейшего разума тянулись к высокому, чистому, светлому, в конце концов создали калькуляторы, в которых не было ничего от чувств, а потом и вас, как олицетворение всего того, по чему сокрушались наши души, тоскующие по чистоте и возвышенности!