Господин следователь. Книга 11 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Значит, как новое купишь, в нем и станешь в церковь ходить, — решил я. — А то, что у тебя праздничным числится, разжалуешь в повседневное.

В ценах на женскую одежду я не слишком-то разбираюсь, но десять рублей, по моему мнению, должно хватить. Всунув в ладошку совершенно обалдевшей кухарки деньги, сказал назидательно:

— Ты у коллежского асессора служишь, не у лавочника какого-нибудь. Куда годится, чтобы моя кухарка в заплатках ходила? Если червонца не хватит — скажи, еще добавлю.А в Питер ты как поедешь?

— Ой, Иван Александрович, боюсь я в Питер-то ехать, — вздохнула Татьяна.

— А чего бояться? — хмыкнул я. Пожав плечами, сказал: — Понятно, поначалу все страшным покажется — и дома высокие, и людей много. Обвыкнешься потихонечку.

Как кухарка станет обвыкаться, пока сам не знаю. В Питере, это не то, что в Череповце. И лавки другие, и лавочники не те, что у нас. Здесь все знакомо, тропки натоптаны, а там ей придется все изучать.

Где и у кого там дрова покупают — сам не знаю. Мне, вроде бы, и не положено такие дела знать, но все равно — во все придется вникать самому. Как подумаю о предстоящем переезде, столичной жизни, так самому страшно становится.

Но будет у Татьяны и радость — воду таскать не надо, водопровод в столице имеется, и даже сортиры появились.

Скорее всего, когда мы с Леночкой — если, конечно, бог даст, поженимся, переедем в столицу, то первое время поживем у родителей. Кухарке на Фурштатской тоже место найдется, пусть у родительской прислуги опыта набирается. Еще есть Анечка. Надеюсь, что к моменту нашего переезда барышня станет истинной петербурочкой, все изучит, так и наладит нам с Леночкой домашнее хозяйство.

— Иван Александрович, я другого боюсь… — заскромничала Татьяна. — Куда в Питере покойников девают?

— В смысле, куда девают? — не понял я. — В землю закапывают, куда еще? Крематориев в Петербурге пока нет, не бойся, сжигать не станут.

— Сжигают? Ух, страсти-то какие!

Как говорил Штирлиц — запоминается последние слова. Ладно, что не сказал — в столице с дровами туго, на каждого покойника не напасешься.

— Никого не сжигают, — успокоил я женщину. — Хоронят, как и у нас.

— Яков говорит — мол, столица на болоте стоит, земли на ней мало. Мол — для бар-то кладбища есть, а для таких, вроде нас, одно болото. Вот, коли помру, так в болото меня и сунут. А в болоте, в воде сырой, лежать не охота.

Если подумать — какая разница, где лежать? В песочке или в болоте? А в воде — хоть в сырой, а хоть в кипяченой, тоже без разницы. И у нас, в Череповце — Покровское кладбище, на котором дворян да именитых горожан хоронят — оно в сухом месте, а Коржанское, где иной народ лежит — из небогатых мещан, да из крестьян, там тоже сыро, а по весне вообще заливает.

— Яков еще говорил — мол, быть Петербургу пусту!

— Татьяна, нескромный вопрос — тебе сколько лет? — поинтересовался я. Не дождавшись ответа, хмыкнул: — Куда тебе еще о смерти-то думать? В твоем возрасте кое-кто еще замуж выходит. Поедешь в Петербург — жениха там себе найдешь. Но если ехать со мной не захочешь, силой не повезу. А Якову передай — если он станет глупости болтать, будет ему плохо. Ишь, Петербургу быть пусту, — фыркнул я. — За такие слова когда-то ноздри вырывали, батогами лупили, а уж только потом на каторгу отправляли. А Петербург — он как стоял, так и стоять будет, ничего с ним не сделается.

Ну да, еще сто с лишним лет Северная Пальмира простоит, это точно.

После завтрака «осчастливил» своим появлением Окружной суд, доложив господину генералу, что коллежский асессор Чернавский из внеочередного отпуска прибыл, получил устное разрешение посидеть дома еще пару дней, отдохнуть с дороги. Отдохнуть — это святое.

Подумав — стоит или не стоит зайти к невесте? Девять утра — не лучшее время для визитов, а невеста, скорее всего, в гимназии, но хоть у прислуги узнаю когда вернется.

Ура! Леночка оказалась дома. У нее сегодня уроков нет.

Если кто-то считает, что жених и невеста, встретившись после долгой (две недели!) разлуки, кинутся на шею друг другу, примутся целоваться, он будет глубоко неправ. Нет, жених лишь позволит себе пожать ручку своей невесты (целовать-то пока не положено), а та, целомудренно потупит глазки.

Какие там поцелуи, если встреча происходит на глазах у тетушки? Еще хорошо, что Анна Николаевна проявила мудрость, оставив нас наедине — вышла сделать распоряжение прислуге насчет чая, а что за это время успеешь сделать? Даже и поцеловаться-то толком не успели. Бдит старшая родственница.

А теперь, чует мое сердце, тетушка вообще не разрешит невесте приходить в гости в дом жениха. Раньше-то, хоть «отмазка» была — присутствие Ани, которая, хоть и непонятно кем мне доводится, но тетушка ей доверяла, а младшая барышня прекрасно справлялась с ролью надсмотрщицы. Так ведь коза, она и есть коза.

Можно подумать, что если нас оставить на подольше, то забудем правила приличия и не утерпим до свадьбы. И отчего тетушки-матушки барышень так считают? Мы что, такие дикие?

Впрочем, дикие, или не слишком, но все возможно.

— Как там Аня устроилась? — поинтересовалась Леночка. — Не успела по Череповцу соскучиться?

— Когда Анне по Череповцу было скучать? — вмешалась тетушка. — Наверняка, обустраивается на новом месте.

— Совершенно верно, — поддакнул я. — Обустраивается, а еще новую сказку пишет.

— А мне в сказке работа есть? — заинтересовалась невеста.

— Конечно, — кивнул я. — Но нам бы с тобой лучше про Крепкогорского писать, а Анька пусть со сказкой мучается. Я ей план подробный набросал — работы хватит. Нам с тобой повесть про страшную собаку надо написать. Я, пока из столицы ехал, сюжет придумал.

— А сказка интересней, — вздохнула Леночка. Но спорить не стала. Напротив, внесла предложение: — Давай мы князя Крепкогорского женим? Чего он все один, да один? И Васю Кузякина заодно.

Забавно, но Ане больше нравился Крепкогорский, как персонаж, а Леночке — Кузякин.

— Подумать надо, — туманно изрек я. — Умному сыщику нужна умная женщина.

— А чем плоха Ирина Хостинская? — пожала плечами Леночка, но потом спохватилась: — Ах, она же замуж вышла, и мужа любит.

— Тогда, давай мы вначале Кузякина женим? — предложил я. — Придумаем какой-нибудь дело, а там красивая девушка — пусть она доктора в мужья заберет.

— В мужья заберет? — засмеялась Леночка. — Сама мужчине предложение сделает?

— А что такого? — хмыкнул я. — Наш доктор — парень хороший, воевал, был ранен, орденом награжден, но денег у него нет. А девушка, которая за помощью обратилась, очень богатая. Василий стесняется предложение сделать, пришлось ей самой намекнуть — мол, за такого, как вы, вышла бы замуж с радостью. Допустим, девушку зовут Мария, а вот фамилия…

На языке, разумеется, крутится Морстен, но требуется как-то русифицировать. Значит, придется вспоминать «Знак четырех». Не знаю — иной раз такое чувство, что самому придумывать проще, нежели вспоминать давно прочитанные вещи. Опять получится мешанина «по мотивам» повести и сериалов.

— Потом придумаем, — решил я.

Возможно, мы с Леной прямо сейчас бы принялись обсуждать, но явилась горничная, сообщившая, что нас ждет чай.

За чаем мы поначалу вели неспешный, вполне светский разговор. Я рассказывал о Петербурге, о том, что дедушка отпраздновал свой юбилей, а на его именины пожаловал сам император, пожаловавший генерала орденом святого Владимира. Про свой визит к государю говорить не стал, чтобы тетушка не подумала, что ее будущий родственник хвастун.

— Лена, а почему бы вам с Иваном на каток не сходить? — спросила вдруг тетушка.

От этих слов у Леночки загорелись карие глаза.

— И верно. Ваня, пойдешь на каток?

— А у нас есть каток? — удивился я. — Горку на площади видел, а где каток?

Когда шел от Окружного суда к дому Десятовых и на самом деле видел на Торговой площади огромную ледяную горку. Верно, после окончания ярмарки Милютин распорядился убрать все следы пребывания живности и обустроить места для гуляний. В прошлом году в это время я в Новгороде был, поэтому, что творилось в родном городке, не помню.