Господин следователь. Книга 11 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

М-да, весело. Тут вам и мыши, и корова, да еще и дочка… А высаживание окон по пьяни — это вообще национальная русская забава. Даже песню слышал: «Стукали по рамам — вылетали косяки! Неужели нас посадят за такие пустяки?». Правда, вместо стукали иное слово, но оно нецензурное.

— И зачем он бабке окна вынес? Стекло-то дорогое.

— Да какое стекло? — отмахнулся Антип. — У бабки окна пузырем затянуты, откуда у нее деньги? А окна вынес — так не со зла, а пьяным был. Со свояком своим бражку пил, скучно стало.

— Высаживал он один, или тоже со свояком? — уточнил я.

— Не, свояк уже напился, под стол упал. А Андрюхе одному скучно стало, вот и пошел на улицу. Ну, вынес окна, а чего проклинать-то было? Свояк Андрюхин окна потом вставил. А как прокляла ведьма, так все и пошло наперекосяк.

— Антип, — с досадой сказал я, решив, что человек, веривший в такую хрень, не заслуживает обращения по отчеству. — Ну ты же серьезный мужчина, хозяин трактира. Небось, уже не к крестьянам относишься, а к мещанам? Сколько раз у тебя всякие дела нехорошие творились? Наверняка, тебя самого раз сто проклинали. Ты в эти проклятия веришь?

— Так меня мужики пьяные проклинали, что в этих проклятиях толку? — уверенно заявил хозяин. — Слова, как есть слова, а брань на вороту не липнут. А тут бабка старая, а старухи — они всегда что-то знают да умеют.

— И что брат двоюродный хочет? Жалобу в суд подать? Сразу скажу — я такую жалобу не приму и никто не примет.

— Хочет узнать — что ему с ведьмой делать? Самому убить или пусть власти к ней меры принимают?

После этих слов мне расхотелось заказывать еду на вынос. Растолковывать, что за чужую дурость власти меры принимать не станут — не вижу смысла. Выложив на стол пару монет — стоимость ужина, сказал:

— Брату скажешь — пусть еще разок к батюшке сходит, еще разок исповедуется и все напасти как рукой снимет. А если он старуху убьет — будет ему еще одно несчастье, лет на восемь каторжных работ.

Про себя подумал, что восемь лет не дадут, но лет пять отвесят. Защитник станет упирать на темноту и серость, неграмотность, подтолкнувшую крестьянина на убийство, наличие у него детей и внуков, присяжные, безусловно, вынесут вердикт «виновен, но заслуживает снисхождения», а суд снизит наказание до минимума.

Скажу Абрютину — пусть тамошнему исправнику выволочку сделает. В Петропочинке убийство замышляют, а полиция не чешется? Лучше предупредить преступление, чем раскрывать потом. Да и старуху жалко.

А теперь мне пора. Водичка в бане наверняка закипела. Но горшочек с гречневой кашей (с мясом!) все-таки закажу. И сам есть захочу, а еще Кузьму надо кормить.

Глава 13

«Догони, догони! » — Ты лукаво кричишь мне в ответ

Утро началось со стука дров, которые кухарка складывала в печку, пронзительного мявканья Кузьмы и недовольного бурчания Татьяны:

— И что же ты ирод вечно жрать просишь? Подумает барин, что я тебя не кормила.

Конечно, так и подумает. Спрашивается — кому поверит хозяин? Словам кухарки или взгляду Кузьмы?

Если слышу голос из кухни — точно, проснулся. Если бы спал, то было бы пофиг.

Накинув поверх белья халат, пошел здороваться.

— Ой, барин, наконец-то приехали, — радостно сказала кухарка. — На завтрак-то что хотите? Кашку сварить или картошечку поджарить?

— У меня там горшочек принесен, можно подогреть, — сообщил я, кивая на кухонный стол.

— Нету уже горшочка, — вздохнула кухарка. — Злыдень ваш рыжий сронил, я уже и осколки собрала, все выкинула.

А рыжий «злыдень» сидел себе и посматривал с невинным видом, словно он тут и не при делах. Так я сам виноват. Забыл, что не стоит оставлять бьющиеся предметы в легкодоступных местах.

— Мне еще вчера сказали, что свет горит, стало быть — барин приехал. Уж я так обрадовалась! Я сегодня с утра хлебушка свежего испекла. Сейчас до лавки сбегаю — маслица куплю, ветчинки. Что на завтрак сготовить?

С утра хлебушка испекла? Во сколько же она встала?

— Давай что-нибудь попроще, — махнул я рукой. — И злодея рыжего придется кормить, хоть он и не заслужил.

— Уж злодея-то накормлю, — усмехнулась кухарка, а Кузьма, поняв, что речь идет о нем — а еще о завтраке, подбежал к кухарке и потерся о ее ноги.

Ишь, подружились в мое отсутствие. Это хорошо. Про Маньку можно не спрашивать — если бы проголодалась, уже бы орала.

Умылся, пошел разбираться с вещами. Саквояж я еще вчера разобрал, а чемодан оставил. Там у меня книги, подарки всякие. В первую очередь осмотрел коробку, в которой упакован подарок императора. Слава богу, все в порядке, можно на полочку убирать.

В витринке, вместе с остальным «стадом», стаффордширская керамика смотрелась гораздо лучше, чем в одиночестве. Кажется — воинственный козел подпитывается энергией соплеменников. Теперь он точно царя зверей победит.

Книги нужно разобрать. Что-то себе, что-то в другие библиотеки. А вот этот сборник стихов на французском языке преподнесу Леночке. На Рождество у меня ей припасены ноты — спасибо маменьке, прикупила. Сам бы не догадался.

А этот пакет тоже для Леночки, его вручила Анька, взяв с меня страшную клятву нос в него не совать. Велено ничего не спрашивать. И нос совать не стану, и спрашивать ничего не буду. А еще — даже и голову ломать не стану — что там такое?

Хотя… Любопытно, конечно. Заглянуть, что ли? Нет, я свое слово держу, тем более, кто его знает, этих девчонок — может, в пакете какая-нибудь тайная метка, позволяющая отследить — засовывал Иван свой нос или нет?

Женского белья в том варианте, что мне известен — трусики там, бюстгальтеры, здесь еще нет, но что-то имеется. Впрочем, пусть у барышень остаются свои секреты.

А тут у меня еще один подарок… Купил в самый последний день. Сам не понял — зачем?

Прошел на кухню, глянул — не слишком ли занята моя кухарка? Вроде, картошку закончила чистить.

— Татьяна, это тебе, — протянул я женщине черно-красный платок.

— Ой, барин, да вы что? — обомлела кухарка. — Мне⁈

— Тебе-тебе, — подтвердил я, разворачивая платок и набрасывая его на плечи женщины.

— Ой, барин… — растерянно проговорила Татьяна, а потом вдруг принялась рыдать, а еще попыталась изловить мою руку.

Вот уж только целования руки не хватало!

— Теть Тань, ты чего? — слегка обалдел я, пытаясь остановить излишние выражения чувств. Усаживая женщину на табурет, строго сказал: — Ну-ка, сколько раз можно говорить — никаких пережитков крепостного права. И барином меня называть не след.

Сам не понял — почему вместо Татьяны назвал тетей Таней. Наверное, опять вылез человек из 21 столетия, которому до сих пор претит называть женщин, что старше по возрасту полным именем, да еще и на ты. А тетя, пусть и на ты, как-то легче. Главное, чтобы это в норму не вошло. Должна быть субординация.

— Барин… Иван Александрович… — сказала Татьяна сквозь всхлипывание. — Мне, за всю жизнь, ни разу никто платка не дарил. Да и иных подарков тоже.

— А прежние хозяева? — слегка удивился я. — На Рождество, на именины?

— Господа Петраковы на Рожество двугривенный дарили, а на именины полтинник. А господин генерал даже на именины ничего не дарил. Да и не знал он, когда у меня именины.

— В смысле? — не понял я.

Даже в том мире знал, что есть такой день, когда и Татианы отмечают свои именины, а вместе с ними студенты.

Татьяна только вздохнула, смахнула слезы уголком старого платка, а сама пошла смотреться в стекло — как на ней новый платок? Платок-то хорош, но все остальное не очень с ним гармонирует. Юбка с заплатами, и блузка не слишком новая, зашитая в паре мест. И чего я раньше не замечал?

— Татьяна, надо тебе немножко прибарахлиться, — сказал кухарке. Посмотрев на ее вытянувшееся лицо, уточнил: — Я тебе денег дам, а ты себе одежду новую справишь.

— Так барин… Иван Александрович, — растерялась кухарка, — есть у меня одежда. В церкву-то я в праздничной юбке хожу. И бархатушка у меня есть — почти новая, десяти лет не проносила. А теперь вот — платочек праздничный.