Господин следователь. Книга 11 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Но это у тех дворян, которые утром дома сидели. А мы — что Чернавские, что Веригины, люди служивые — вскочили, позавтракали, разбежались. А уж когда доведется пообедать — бог весть.

Но сегодня, с учетом вчерашнего банкета у деда, завтракали скромно — бульончик, к нему котлетки. Пирожки там, хлеб с маслом, ветчина — это само-собой.

— Чем заниматься будешь? — поинтересовался отец, расправившись с третьей котлеткой. И я, глядя на него, кивнул горничной — мол, давай еще.

За завтраком прислуживала Людмила — горничная Анны. Причем, дама выглядела такой строгой, что мне стало не по себе. Кого-то она напоминала? Ах, Викторию Львовну.

Товарищ министра уже сообщил, что в присутствие он сегодня поедет, узнает — нет ли каких-то срочных новостей, важных дел, потом вернется обратно досыпать.

— Вещи пора укладывать, книги, — доложил я. — Хочу завтра домой ехать, Леночка ждет. Обещал — что быстро вернусь.

— Может, задержишься на недельку? — спросила маменька. — Успеваешь ты в свой Череповец.

У нас с родителями уже говорено-переговорено. Они, поначалу, немного обиделись, узнав, что сын собирается встречать Рождество с невестой и ее теткой, а не с родителями, но смирились.

— Надо Ивана оставить, а Леночку сюда выписать, — изрекла Аня. — Обвенчать бы их побыстрее, пусть здесь и живут. А без меня невеста заскучает. И Ваня тоже. И я без Вани.

Устами младенца, как говорят, что-то глаголит. Но Анечка у нас не младенец. Официально ее вчера государю не представили, но все равно — событие. Вон, сегодня ей даже кофе налили, как большой. Обвенчаться я вовсе не против, но жить в Санкт-Петербурге по-прежнему не хочу. И от многолюдства отвык, а еще, как вспомню, как вчера ветер дул — бр-р. Форточка в Европу.

— Завтра не выйдет, — помотал головой отец. — Завтра в фотосалон пойдем, всей семьей. Николай Федорович очень просил, чтобы мы ему новую семейную фотографию прислали, да чтобы с Анечкой.

Как же теперь без Анечки? А эта мартышка, посмотрев на меня, заулыбалась. Ага, знаю — недавно смотрела наш семейный альбом — здоровенные они тут, с толстыми страницами, гнусно хихикала, а маменька, вместо того, чтобы остановить и сделать замечание, поддержала воспитанницу. А где семейная педагогика?

Понятное дело, что обсуждали мои фотографии, особенно те, где Ваня Чернавский совсем маленький. Вроде бы — какое мне дело до фоточек того Ивана Чернавского, а вот, поди же ты. Переживаю точно также, как о своих.

Ладно, что пока не додумались фоткать младенцев с голой попкой, но вот зачем наряжать мальчика в девчачью одежду? Я про такое слышал, даже видел портреты великих в дошкольном возрасте, и в платьице — Михаила Юрьевича, например, но не думал, что и меня когда-то так наряжали.

А у Аньки еще хватило нахальства заявить, что барышня из меня симпатичная получилась, даром, что мальчишкой родился. Мол — был бы девчонкой, так она бы со мной в куклы поиграла.

В куклы! Да я бы ейной кукле сразу волосья повыдергал!

Еще на деревянной лошадке сижу, но почему-то в матросской форме. Моряк в седле. Отчего дочка генерала позволила такое несоответствие?

Но вот фотографии, положенной уроженцу Великого Новгорода у меня нет. Где фотопортрет ребенка, сидящего на льве, что стережет парадный вход в музей? А ведь там пока не музей, а Присутственные места, к которым мой батюшка, будучи вице-губернатором, имел самое непосредственное отношение.

А гимназист Чернавский? Глаза вытаращены, уши лопухом. Я потом даже к зеркалу подходил, смотрел — нормальные ли у меня уши или нет? Вроде, и ничего.

А групповой снимок вместе с товарищами-студентами? Сидим вразвалку, мундиры расстегнуты, в зубах папиросочки, а морды наглые, как у гопников. Элита, блин. Родись я в иной социальной среде, глянул бы на таких — сам бы революцию устроил.

Да, а почему бы нам сегодня в фотосалон не сходить? Впрочем, сегодня не стоит. Женщины выглядят прилично, а у отца физиономия помятая. Подозреваю, что у меня не лучше. Пожалуй, день-другой погоды не сделают.

— Ваня, нам бы, до твоего отъезда, еще с издателем встретиться, — заявила вдруг Аня. — Искать придется, кто наши рассказы печатать станет.

— А с «Осколками» у вас что? — удивился отец.

Я кивнул соавторше, и та пояснила:

— С господином Лейкиным мы расстались — опаздывает на встречи, да еще и хамит — дескать, кобенимся, никто, кроме него, такие деньги платить не станет.

— Фи… — поморщился отец. — Обнаглел, господин Лейкин. У него, благодаря вашим опусам, тираж до небес взлетел. Половина России «Обыкновенное чудо» прочла, а Приключения Крепкогорского из рук рвут. Дерутся из-за «Осколков». Петербургский градоначальник государю докладывал, что уже и руки ломали, и черепа проламывали. Ладно, что я никому не хвастаюсь, что мой сынишка с соавтором это пишут — репортеры замучают. Нет, милые вы мои, без издателя не останетесь.

— Сергей Иванович Верховцев нас с господином Сувориным может свести, —сообщила Аня.

— Суворин — это «Новое время»? — задал отец риторический вопрос. — Газета неплохая, государь читает. Еще «Будильник» есть, но он в Москве. Можете свои рассказы в «Русский вестник» отдать — с руками оторвут. У меня там знакомства есть. Ежели нужно — замолвлю словечко.

— Пока не надо. Пусть издатели нас сами поищут, — решил я. — Аня, ты как считаешь?

Анька задумалась, прикинула, что к чему и кивнула:

— Правильно. Пусть они сами к нам идут, а мы решим — кому отдадим.

Ладно, что при родителях не стала говорить — отдадим туда, куда выгодней.

— Мы с тобой небольшой перерывчик сделаем, — продолжил я. — Ты за это время «Волшебника Изумрудного города» до ума доведешь, я кое-какие дополнения в «Конец Чарльза Огюстена» внесу и в «Смерть на Волге». Читатель пусть поскучает немного — ему полезно.

— С «концом» и «смертью» — уже все готово, «Изумрудный город» мне недели на две — а потом перепишу, — хмыкнула Анька, потом с подозрением уставилась на меня: — Ваня, говори, что задумал?

Точно, Мюллер! А теперь еще и родители уставились на меня — мол, колись. Расколюсь, но не до конца.

— Я государю статьи обещал написать, не беллетристику, скорее — научно-познавательные. Пока даже не стану и говорить — о чем, потом расскажу.

— Бедная Лена, — огорчилась Анька за подружку. — Как она будет твои каракули переписывать? Ладно, когда я была — подсказывала, а теперь тяжело станет.

— Ваня, так ты и невесту заставляешь за себя работать? — возмутилась маменька. — Она же, бедняжка, и так на службу ходит?

— А Лене нравится, — вступилась за меня Аня. — Работы не так и много — только Ванины идеи набело переписать, иной раз непонятные словечки заменить. Зато Леночка деньги зарабатывает такие, что в гимназии и за десять лет не заработать. Ваня говорит, что у нас семейный подряд.

Отец закончил с завтраком, посмотрел на часы, посмотрел на маменьку и сказал:

— Николай Федорович вчера интересное предложение сделал, для Ивана. Хотел его сразу же с внуком и обсудить, но я решил, что Иван откажется.

— А что за предложение? — заволновалась маменька. — Наверное, опять решил Ваню в офицеры отдать?

Эх, ну дайте мне хотя бы кусочек памяти того Чернавского! И как я при таком количестве офицеров и генералов в роду, остался штатским? Наверняка были какие-то баталии, а ведь я (то есть — тот Чернавский), четыре года жил у дедушки генерала. Полковник Винклер в Москве агитировал за переход в армию. Значит, еще и дедушка?

— Помнишь ведь, что Николай Федорович мечтал, чтобы Иван после университета на военную службу вольноопределяющимся пошел?

— Конечно помню, — кивнула маменька. — Он даже Ивану местечко хорошее приготовил в министерстве.

— Теперь у него другая идея. Ежели Иван вольноопределяющимся пойдет, экзамен на офицерский чин сдаст, то его можно военным следователем сделать. Служба такая, что внуку нравится, зато при погонах.

— И что — дедушка хочет, чтобы я стал прапорщиком? — возмутился я. — У меня по Табелю о рангах чин восьмого класса, соответствующий майору. Ну, теперь майоров поотменяли, но капитан — тоже неплохо. А прапор — это же коллежский регистратор!