Концессионер (СИ) - Шимохин Дмитрий

Тут я коротко и по-деловому изложил ему свой план о трофейном польском оружии, которое без дела валяется на складах, добавив, что готов выкупить у казны крупную партию по разумной цене.

Он слушал, не перебивая, пил мелкими глотками чай, но я чувствовал, что идея ему нравится.

— Неплохо, очень неплохо! — подытожил он услышанное. — Убить двух зайцев одним выстрелом — и казну пополнить, и себя вооружить, не привлекая внимания англичан! Умно! Только вот… — он нахмурился, — для такого дела моего слова мало. Тут нужна воля самого военного министра. А Дмитрий Алексеевич Милютин, — он скривился, — человек сложный. Реформатор, умница, но осторожен, как старая дева. Может и отказать.

— Так убедите его, — сказал я просто.

Игнатьев посмотрел на меня с усмешкой, в которой восхищение моей наглостью смешивались с сомнением.

— Вы думаете, это так просто, Тарановский — вот так взять и убедить министра нарушить десяток циркуляров?

— Я думаю, вы, генерал, умеете находить нужные слова, — ответил я, глядя ему прямо в глаза. — Особенно, когда речь идет об интересах Империи. И о вашей прямой епархии — Азии. Почему-то мне кажется, что когда присоединяли России Приморье, тоже кое-что нарушали!

Игнатьев воздел глаза к потолку.

— Ну конечно! Но, знаете ли, победителей не судят!

— Я привык побеждать! — сдержанно заметил я.

Он помолчал, постукивая пальцами по столу.

— Хорошо, — сказал он наконец, и в его голосе прозвучал азарт игрока. — Я попробую. Ничего не обещаю. Но я поговорю с Дмитрием Алексеевичем. Ему нужны деньги в казну. А мне — сильный кулак на Амуре. Возможно, наши интересы совпадут. Ждите. Я дам вам знать.

На следующий день, благодаря невероятной энергии и связям Игнатьева, меня приняли в здании Главного штаба — огромное здание прямо напротив Зимнего Дворца. Я шел по гулким, мрачным коридорам военного министерства и чувствовал себя волком в логове медведей.

Министр Дмитрий Алексеевич Милютин оказался невысоким, сухощавым человеком с длинными, сливающимися с усами бакенбардами, и внимательными умными глазами. Он принял меня в своем огромном кабинете, где рядом с портретом Государя висели карты Кавказа и Туркестана.

— Господин Тарановский? — спросил он сухо. — Наслышан о ваших… амурских подвигах. Генерал Игнатьев рекомендует вас как человека деятельного. Но то, что вы просите, — неслыханно.

Он начал говорить о законе, о порядке, о том, что частным лицам арсеналы не продают.

— Кто вы такой, господин Тарановский? Промышленник, который вдруг захотел купить несколько тысяч ружей? Для чего? Чтобы вооружить ватагу беглых каторжников и поднять бунт в Сибири?

Я видел, что Игнатьев, сидевший рядом, едва сдерживается, чтобы не вмешаться. Я решил говорить сам.

— Ваше превосходительство, — сказал я, глядя министру прямо в глаза. — Мои люди — не бунтовщики. Это солдаты, которые сегодня защищают границу Империи там, куда вы не можете послать свои батальоны.

И я снова выложил свой главный козырь. Английские карты.

— Прямо сейчас, пока мы здесь говорим, в Маньчжурии хозяйничают англичане. Они вооружают бандитов, захватывают прииски, строят свои крепости. Я — единственный, кто стоит у них на пути. И мне нужно оружие. Не для бунта. А для защиты интересов России.

Милютин молча взял карты, долго их рассматривал. Игнатьев, пользуясь моментом, вмешался.

— Дмитрий Алексеевич, — заговорил он горячо, — поймите! Господин Тарановский — это наш неофициальный агент влияния в диком краю! Мы не можем поддержать его открыто, чтобы не вызвать гнев Лондона. Но мы можем дать ему оружие! Трофейное, которое все равно списывать! Мы и казну пополним, и решим важнейшую государственную задачу чужими руками!

Милютин поднял на меня свои усталые глаза. Он был государственником до мозга костей. И этот аргумент — об интересах Империи и пополнении казны — был единственным, который мог на него подействовать.

— Хорошо, — сказал он после долгой паузы. — Я подумаю. Оставьте бумаги. Вас известят о моем решении. Но, сами понимаете, окончательно решение тут будет за Великим князем Константином.

Воодушевленный тем, что министр, по крайней мере, не выгнал меня сразу, я решил ковать железо, пока горячо.

— Ваше превосходительство, — сказал я, прежде чем он успел нас отпустить. — Винтовки — это хорошо. Но для штурма укрепленных позиций, для настоящей войны, нужна артиллерия.

Милютин поморщился.

— Артиллерия? Господин Тарановский, не заходите слишком далеко. Одно дело — сбыть вам какой-то трофейный хлам. И совсем другое — продавать казенные пушки! Этого не будет. Никогда.

— Но, возможно, есть иное решение? — тут я подался вперед. — Ведь сейчас в нашей армии нередко применяют боевые ракеты? Я слышал, на вооружении состоят превосходные ракеты системы генерала Константинова. Они легкие, мобильные и довольно точные — идеальное оружие для партизанской войны в горах.

При упоминании ракет Милютин и Игнатьев переглянулись.

— Ракеты — оружие секретное. И казенное, — отрезал Милютин еще более жестко, чем про пушки. — Продаже частным лицам не подлежит. Тема закрыта.

Казалось, разговор окончен. Но когда мы уже поднимались, чтобы уйти, Милютин, глядя куда-то в сторону, на карту, с хитрым прищуром добавил:

— Впрочем… ракеты, господин Тарановский, — это, конечно, оружие государево. А вот фейерверки у нас в Империи никто не запрещал.

Он сделал паузу, и в его глазах блеснул лукавый огонек.

— А хороший фейерверкер, говорят, может изготовить такую «шутиху», что и от вражеской крепости одни головешки останутся. Вы ведь человек смышленый, — он посмотрел прямо на меня. — Вам ли не знать, что главный секрет любой ракеты — не хитроумный корпус, а умение правильно приготовить и, главное, спрессовать пороховую смесь?..

Я молчал, но внутри все ликовало. Это был очень жирный намек, подсказка, как выйти из безвыходного положения. Министр, связанный по рукам и ногам инструкциями, только что показал мне лазейку. Он не мог дать мне оружие. Но он подсказал, как сделать его самому.

Надо сказать, я еще из собственного прошлого помнил общие принципы устройства ракет — ведь мне приходилось видеть и ракеты «Града», и снаряды гранатометов. Ракетный двигатель — это, по сути, трубка, набитая спрессованным топливом. Чем плотнее и равномернее спрессовано топливо, тем стабильнее и дольше тяга. Именно это и сказал мне сейчас Милютин. А все остальное — корпус, стабилизаторы, боевая часть — было уже делом техники, которую я мог воссоздать. Теперь дело было за малым. Найти способ этот самый порох правильно «спрессовать»

Ответ от Милютина пришел через два дня. Короткая записка, переданная мне через Игнатьева, гласила, что «в порядке исключения и учитывая нужды по охране отдаленных сибирских промыслов», мне разрешена закупка трофейного стрелкового оружия из арсеналов Западного военного округа.

— Ну что, Ермак Тимофеевич, едем арсенал принимать? — усмехнулся Игнатьев, когда мы встретились. — Главные запасы свезены в крепость Динабург. Я поеду с тобой. Нужно проследить, чтобы местные интенданты не подсунули тебе один ржавый хлам.

Поездка на поезде до Динабурга заняла почти сутки. Крепость, огромное, мрачное сооружение из красного кирпича, встретила нас сыростью и запахом казармы. Нас встретил местный комендант, артиллерийский полковник, и провел в арсеналы.

Это были гигантские, холодные, сводчатые склады, где в бесконечных рядах стояли пирамиды из ружей и штабеля ящиков. Воздух был густым, пах оружейной смазкой, порохом и забвением.

— Вот, ваше превосходительство, — начал полковник свой доклад, обращаясь к Игнатьеву. — Все, что собрали по лесам да болотам после этих… панов.

Он вел нас вдоль стеллажей, и у меня разбегались глаза. Это был настоящий музей европейского оружия.

— Вот, льежские штуцера, — докладывал полковник, брезгливо трогая ствол одного из них. — Добрая машинка, да патрон к ней свой… морока одна. А вот — англичане, «Энфилды». Эти получше будут, под пулю Минье. А это австрийцы, «Лоренцы». Целый зверинец. Намучались мы с ними, пока на учет ставили. Калибр у всех разный, запчастей нет… Известное дело, мятежники что могли, то и купили. Куда их теперь девать — ума не приложу! Так и будут лежать, пока не заржавеют.