Концессионер (СИ) - Шимохин Дмитрий

Я вежливо поклонился. Реакция была предсказуемой. Старый барон Жомини, известный своей англофилией и осторожностью, окинул меня брезгливым, холодным взглядом, словно перед ним было какое-то неприятное насекомое. Зато генерал Игнатьев — молодой, энергичный, с пронзительными, чуть раскосыми глазами и хищной усмешкой под черными усами — смотрел на меня с нескрываемым, почти азартным любопытством. Я знал его репутацию «ястреба», сторонника решительных действий на Востоке. Кажется, здесь у меня мог найтись неожиданный союзник.

Горчаков тем временем взял со стола лист бумаги.

— Итак, господин Тарановский, — он снова обратился ко мне, и его голос стал жестче. — Генерал-губернатор Восточной Сибири Корсаков прислал весьма тревожный доклад. Самовольный переход государственной границы. Вооруженное столкновение на территории Цинской империи. Захват и разграбление укрепленного поселения. Все это силами отряда, который вы, частное лицо, наняли из казаков Амурского войска. Вы понимаете, сударь, что поставили нас на грань серьезнейшего дипломатического кризиса? Мы еще не получили официальной ноты из Пекина, но она последует. И мы будем выглядеть в глазах Европы как нация дикарей, не способная контролировать своих же подданных.

Он отложил бумагу и в упор посмотрел на меня.

— Извольте объясниться!

Я ожидал этого. Линия защиты была выстроена еще в Иркутске.

— Ваше сиятельство, позвольте доложить, — начал я спокойно и четко. — Это была не частная война. Это была полицейская операция, вызванная крайней необходимостью. И мне как подданному Русского императора, пришлось взвалить на свои плечи. Банда хунхузов, совершив вторжение на землю Империи, разорила мои прииски и поселения союзных нам туземцев, убив десятки людей. Я счел своим долгом преследовать этих разбойников. Тот факт, что их главное логово оказалось за рекой, — лишь географическая деталь. Я действовал в рамках необходимой обороны и защиты интересов российских подданных.

— Ах, деталь? — язвительно вмешался барон Жомини, до этого молчавший. Его французский акцент придавал словам особую едкость. — Убийство десятков подданных Цинской империи на их собственной территории — это географическая деталь? Вы хотите втравить нас в войну с Китаем, а то и с Англией, молодой человек, из-за своих коммерческих интересов! Вы авантюрист, сударь, опасный авантюрист!

Прежде чем я успел ответить на этот выпад, в разговор решительно вмешался генерал Игнатьев. Он подался вперед, и в его пронзительных глазах блеснул азартный огонек.

— Позвольте, барон! — его голос был резок и энергичен, полная противоположность вкрадчивому тону Жомини. — А каких, собственно, подданных Цинской империи имеет в виду ваше превосходительство? Шайку разбойников, которых сами китайские власти боятся как огня и не могут контролировать уже десятилетиями? Господин Тарановский, по сути, сделал за нерадивого цинского амбаня его работу! Очистил пограничье от бандитов! Я бы на месте пекинского двора ему еще и награду выслал, а не ноты протеста строчил!

Я почувствовал мощную, хоть и неожиданную поддержку. Генерал Игнатьев, директор Азиатского департамента, человек, отвечавший за всю нашу политику на Востоке, фактически оправдывал мои действия. Это был шанс перейти в контрнаступление.

— Генерал Игнатьев прав, — сказал я, поднимаясь со стула и подходя к столу канцлера. — Но дело даже не в этом. А в том, что хунхузы — не хозяева той земли. Они лишь цепные псы.

Я расстегнул внутренний карман сюртука и выложил на стол перед Горчаковым пакет с трофейными документами — английские геологические карты и их перевод, сделанный Кошкиным в Иркутске.

— Вот истинные хозяева Маньчжурии, ваше сиятельство. И вот их планы.

Пакет с глухим стуком лег на полированное дерево стола, нарушая напряженную тишину. Горчаков медленно протянул руку и придвинул бумаги к себе. Барон Жомини брезгливо поморщился, словно боялся испачкаться о свидетельства диких азиатских дел. Зато Игнатьев подался вперед, его глаза горели хищным любопытством.

Я начал доклад, указывая пальцем на разложенные перед канцлером листы.

— Вот, ваше сиятельство, — я указал на карту. — Детальные геологические карты всего бассейна реки Мохэ, и даже верховьев Амура. Составлены британскими инженерами, с точностью, какой нет и у нашего Горного ведомства. Отмечены не только золотоносные россыпи, но и залежи угля, возможные выходы серебра. Это не просто разведка, это — планомерное изучение территории для захвата.

Горчаков молча рассматривал карту через лорнет. Его лицо было непроницаемо.

— А это, — я перешел к следующему документу, — финансовые выкладки. Предварительный план британской торговой компании, созданной специально под эту маньчжурскую концессию. Расчеты прибылей, смета расходов на «обеспечение безопасности»…

— То есть на подкуп амбаней и вооружение хунхузов, — вставил Игнатьев с мрачным удовлетворением.

— Именно, генерал, — кивнул я. — И вот — прямое тому подтверждение. — Я развернул пачку бумаг, исписанных смесью корявых иероглифов и аккуратной английской вязи. — Это переписка и отчеты одного из атаманов хунхузов, некоего Тулишэня, с его европейским куратором, «мистером Текко». Здесь — все: просьбы о поставках оружия, отчеты о «зачистке» территории от конкурентов, и вот… — я выделил несколько строк, — накладные на партию револьверов «Адамс», прошедших через порт Тяньцзинь. Классический английский почерк — действовать под чужим флагом.

Я видел, как изменилось лицо Горчакова. Легкая брезгливость сменилась глубокой, сосредоточенной хмуростью. Он поднял глаза на Игнатьева, потом снова на бумаги.

— Они лезут туда не для торговли чаем, ваше сиятельство, — я решил нанести завершающий удар, пока молчание не стало враждебным. — Они лезут за ресурсами. Они хотят превратить эту землю в свою неофициальную колонию, в сырьевой придаток своей Империи. И если мы им не помешаем, если мы будем продолжать прятать голову в песок, боясь испортить отношения с Лондоном, то через пять, максимум десять лет, получим у самых своих границ новый Гибралтар или Мальту. Английскую крепость, возможно, построенную руками тех же хунхузов, которая перекроет нам весь Амур и весь выход к океану. Они строят свою империю, пока мы обсуждаем детали протокола!

В кабинете повисла тяжелая тишина. Было слышно лишь, как потрескивают дрова в камине и как шуршат бумаги в руках канцлера. Жомини выглядел откровенно испуганным. Лицо Игнатьева, наоборот, сияло почти мальчишеским восторгом от открывшихся перспектив.

— Это… это провокация! — наконец выдохнул барон Жомини, его голос дрожал от волнения. — Господин Тарановский пытается оправдать свое самоуправство, выдумав некую «английскую угрозу»! Он сознательно искажает факты, чтобы втянуть нас в прямой, катастрофический конфликт с Великобританией! Это безумие! Он просто авантюрист, играющий судьбами Империи!

— Провокация⁈ — взорвался Игнатьев, вскочив со своего места так резко, что стул за ним с грохотом откатился. Его кулаки сжались, а глаза метали молнии в сторону перепуганного барона. — Да это casus belli! Прямое, наглое вмешательство англичан в дела региона, который является зоной наших исключительных интересов! Пока мы тут, в Петербурге, боимся собственной тени, обмениваемся любезностями с лордом Нейпиром и расшаркиваемся перед лондонскими банкирами, англичане, как всегда, тихой сапой, забирают у нас из-под носа целый край! Их нужно остановить! Немедленно! И господин Тарановский, — он резко повернулся ко мне, и в его взгляде было неприкрытое восхищение и азарт соратника, — единственный, кто не побоялся посмотреть правде в глаза и действовать! Он — герой, а не преступник! Его награждать надо, а не судить!

Голос Игнатьева, полный ярости и убежденности, еще гулко отдавался под высокими сводами кабинета, когда Горчаков медленно, почти лениво, поднял руку. Жест был едва заметным, но спор мгновенно оборвался. Барон Жомини поспешно умолк, бросая испуганные и гневные взгляды на Игнатьева. Генерал же, тяжело дыша, с вызовом смотрел на канцлера, его поза выражала готовность отстаивать свою позицию до конца.