Концессионер (СИ) - Шимохин Дмитрий

Я брал в руки то один, то другой штуцер. Оружие было в разном состоянии: что-то почти новое, в заводской смазке, из перехваченных партий; что-то — со следами ржавчины, с расколотыми прикладами, видно, поднятое на поле боя. Но в целом это был превосходный, боевой арсенал. Для Китая — так и вообще, «космос».

— Какую партию изволите выбрать, господин Тарановский? — спросил Игнатьев, когда мы обошли уже третий склад.

— А сколько их всего?

— Итого 11 тысяч стволов!

— Беру все, — твердо сказал я.

Игнатьев и полковник замерли, уставившись на меня.

— Как… все? — переспросил полковник, решив, что ослышался.

— Все, что здесь есть. Каждый штуцер, каждый карабин. И все патроны к ним, до последнего. Оптом.

Я видел, как в глазах Игнатьева вспыхивает восхищение таким размахом.

— Ну, полагаю, цена будет… бросовой, — произнес он, обращаясь к ошеломленному полковнику. — Составим опись, а господин Тарановский оплатит все разом. После одобрения сделки в высших сферах, разумеется!

Конечно, я знал, что, приобретая этот разношерстый арсенал, создаю себе чудовищную проблему с разнообразием калибров и боеприпасов. Но получить за бесценок, одним махом, готовую армию в несколько тысяч стволов — это был шанс, который выпадает раз в жизни. Я не мог его упустить.

Вернувшись в Петербург из Динабурга, я не чувствовал себя победителем. У меня были тысячи ружей, но не было «ключа», способного вскрывать вражеские крепости. Не было артиллерии. Намек Милютина о «фейерверках» не давал мне покоя. Мне нужно было увидеть все своими глазами.

И снова пришлось идти на поклон к Игнатьеву. Тот, выслушав мою новую, еще более дерзкую просьбу — попасть на секретный ракетный завод, — лишь расхохотался.

— Тарановский, вы, право, неугомонны! Ты выкупил у армии весь ее оружейный хлам, а теперь хочешь выведать ее главные секреты! Ты таки втравишь нас в войну!

Но я видел, что моя идея ему нравится. Азарт игрока, ставящего на темную лошадку, перевешивал в нем осторожность чиновника.

Через несколько дней, благодаря его невероятной пробивной силе, «высочайшее соизволение» на «ознакомительный визит» для «крупного промышленника, радеющего о нуждах армии», было получено.

Санкт-Петербургский ракетный завод встретил меня тишиной и строжайшей охраной. Меня встретил сам генерал Константинов, изобретатель ракет и, как говорят, внебрачный сын Великого князя Константина Павловича. Это был человек средних лет, с усталым, измученным лицом ученого и пронзительными, умными глазами. Он явно не был рад визиту постороннего, но приказ есть приказ.

Экскурсия была короткой и абсолютно бесполезной. Мне показали цеха, где рабочие в специальных кожаных фартуках сворачивали из листового железа корпуса ракет. Показали мастерские, где изготавливали пусковые станки. Но в самое сердце, в лаборатории и прессовые цеха, меня, разумеется, не пустили.

Константинов говорил общими фразами, я — задавал общие вопросы. Но в какой-то момент, стоя у образцов готовых ракет, я, используя свои знания из будущего, как бы невзначай спросил:

— Удивительная точность для такого простого, казалось бы, устройства, господин генерал. Должно быть, весь секрет в идеальной плотности и равномерности горения топливной смеси? И в способе ее прессования? А еще, говорят, форма центрального канала в топливной шашке имеет решающее значение…

Он замер и посмотрел на меня в упор. Его усталые глаза вдруг стали острыми, как буравчики. Он увидел, что я не просто любопытствующий профан.

— Откуда вы, штатский человек, знаете такие тонкости? — спросил он тихо, но жестко.

— Я много читаю, — уклончиво ответил я. — Иностранную техническую прессу.

Он промолчал, но до конца экскурсии не сводил с меня изучающего, подозрительного взгляда.

Когда я уже прощался с ним у ворот завода, Я уже дошел до ворот, уверенный, что не узнал ровным счетом ничего полезного, когда меня догнал адъютант генерала.

— Господин Тарановский, генерал просит вас задержаться на минуту.

Меня провели не в кабинет, а в небольшую боковую комнату, больше похожую на лабораторию. Здесь пахло серой и селитрой. Константинов ждал меня один.

— Откуда вы, штатский человек, знаете такие тонкости? — повторил он свой вопрос, но на этот раз без угрозы, а с живым, профессиональным интересом. — Иностранная пресса столько не пишет.

Я понял, что настал момент либо для правды, либо для очень хорошей лжи.

— Скажем так, господин генерал, — ответил я осторожно, — я имел дело с… подобными изделиями. В частном порядке. Во время моей службы… за границей.

— Где же вы могли это видеть? — он вскинул бровь

— К сожалению, я не могу об этом говорить! Но если позволите…

И я накидал ему схему сопел ракет и устройство гранатометного выстрела. Константинов был озадачен: такого он еще не видел и даже не слышал о подобном.

— Так вот, — продолжил я, решая рискнуть, — в новом моем… приключении мне предстоит изготавливать ракеты самостоятельно. Конечно, эти ракеты будут много худшего качества: нестабильные и неточные. И главная беда, как я понимаю, — в топливе.

Константинов смотрел на меня, не отрываясь. Теперь в его взгляде не было подозрения. Был шок. Я только что, по сути, на пальцах изложил ему один из главных принципов ракетостроения, до которого он сам доходил годами мучительных экспериментов.

— И последнее, господин генерал, — я решил пойти ва-банк. — Меня интересует не продажа. Меня интересует идея. Мы, с Его Императорским Высочеством, Великим князем Константином Николаевичем, и господином Кокоревым, сейчас обсуждаем проект… освоения Севера. Прокладку путей через льды. И нам жизненно необходим способ перебрасывать трос через торосы, через широкие трещины. Ваша ракета могла бы стать идеальным решением.

При упоминании имени Великого князя, своего прямого покровителя и начальника по Морскому ведомству, лицо генерала изменилось. Он понял, что я не шпион. Шпионы не говорят таких имен. Он понял, что я — часть их мира, мира больших государственных проектов, где не всегда действуют уставные правила. Что я — человек Великого князя.

— Хорошо, — сказал он после долгой паузы, и вид у него был такой, будто он принимает очень тяжелое, почти подсудное решение. — Пройдемте со мной.

Он провел меня обратно в цех, но уже к другому стенду, скрытому от посторонних глаз брезентом. И там, на чертежах, показал то, что я не должен был видеть.

— Действительно, топливо крайне важно для этих снарядов. Ружейный порох для них непригоден. Он горит слишком быстро, взрывообразно, а не с ровной тягой. Для ракет нужен порох с избытком окислителя, селитры, чтобы горение было медленным и полным. Но главный секрет…

Генерал показал мне на чертеж разреза центрального канала.

— Главный секрет — не в прессе, — прошептал он, указывая на разрез топливной шашки. — Главный секрет — в центральном канале. Он должен быть звездообразным. Это увеличивает начальную площадь горения, а затем, по мере выгорания, сохраняет ее почти постоянной. Это дает ровную, стабильную тягу. Но я вам этого не говорил. Прощайте!

Он резко повернулся и, не оглядываясь, зашагал обратно к воротам. А я стоял, ошеломленный, глядя на простой чертеж на песке. Отец русского ракетостроения, нарушая все инструкции и рискуя карьерой, только что лично вручил мне главный технологический секрет своей жизни. Ключ к созданию моего собственного «чудо-оружия».

Решив «ковать пока горячо», из арсенала я поехал прямиком к Нобелям. Сейчас, пока картина была ясна, пока каждая деталь, увиденная на заводе, стояла перед глазами, нужно было закрепить успех. Ведь ракета — это не только двигатель, но и боеголовка…

Эммануил Людвигович принял меня сразу, отложив все дела. Он увидел по моему лицу, что я пришел не со светской беседой.

— Герр Тарановский! Вы выглядите так, будто увидели самого дьявола! Или, наоборот, ангела? — спросил он с хитрой усмешкой.

— И то, и другое, господин Нобель, — ответил я, садясь напротив него. — Прежде всего, мне понадобится динамит, не менее тысячи пудов. Есть у васстолько в наличии?