Помещик 3 (СИ) - Шерр Михаил

А пока — живем, работаем, откладываем деньги и готовимся к «командировке».

Вернувшись из Москвы, Силантий сразу же уехал в Воротынск, где для начала снял дом на окраине городка, буквально в сотне саженей от места, где намечено строительство нашего поселка для работников «Общества». А за ним уже будет и наша промзона.

Но основная промзона уже начала создаваться вокруг шахты. Силантию я доверяю, но он все-таки купец, а тут требуются специалисты. Поэтому за шахту у меня отвечает господин Соловьев и я сам. А Силантий — молодец, без обид учится у нас.

Каждый день работы шахты преподносит мне сюрпризы. Константин Владимирович без лишних слов понял свою задачу и, похоже, донес ее до своих коллег. Поэтому все делается в каком-то ураганном темпе.

И к Рождеству у нас уже есть первые партии угля, который соответствует моим требованиям: он чистый, нужных размеров, и влажность — десять и меньше процентов.

Влажность действительно десять процентов. Как Константин Владимирович сумел этого добиться — загадка.

Бурый уголь традиционно считается «проблемным» из-за высокой влажности: 30–50 процентов, которая «съедает» часть тепла на испарение воды. Но если влажность 10 и меньше процентов — это почти как каменный уголь по положению в топке. И можно смело уменьшать фракцию, не боясь затухания из-за пара.

Но вопрос размера угля очень принципиален. Мелкий уголь, например, 5–15 мм, быстро разжигается и очень компактный. Но при горении часть мелких частиц активно уносится дымом, особенно в печах с независимой тягой, как у нас. Результат — снижение КПД на 15–20 процентов. А оно нам надо?

И это еще не все недостатки. Еще образуется больше золы, а она «забивает» колосниковую решетку, уменьшая приток воздуха. А у нас на дворе XIX век, и в наших печах нет пылеугольных приборов со спецоборудованием.

Теперь о более крупных кусках. Они вроде бы долго горят и золы дают меньше.

Но бурый уголь менее плотный, чем каменный. Крупные куски горят «слоями»: снаружи — быстро, внутри — медленно. Часть ядра не сгорает и вываливается в зольник. А низкая теплопроводность бурого угля усугубляет проблему: тепло не доходит до центра куска. Поэтому какой-то там ГОСТ, не помню, советский или уже российский, гласил, что для бурого угля эффективность падает при стандарте больше 40 мм даже при низкой влажности.

Поэтому оптимальны размеры именно 20–40 мм. Этот диапазон — золотая середина для бурого угля.

20 мм — размер, при котором частицы не уносятся дымом, соблюдается равенство скоростей горения и тяги, а зольный остаток остается на колоснике.

40 мм — максимальный размер, при котором кусок угля полностью сгорает за 1–1,5 часа, что оптимально для бытовых печей, и сохраняется быстрый набор температуры.

У меня перед глазами почти реально открылась страница какого-то учебника или методички, где в тестах с бурым углём Канско-Ачинского бассейна (влажность 8–10%) фракция 25–35 мм показала КПД на 8% выше, чем 50–70 мм, и на 12% выше, чем 10–20 мм.

А вот древесный уголь уже обожжён, его влажность — от двух до пяти процентов, и поэтому вода не мешает. Но его структура пористая, и слишком мелкие куски, меньше 20 мм, выгорают за 20–30 минут. В итоге получаются «температурные пики».

Таким образом, для древесного угля оптимальны 25–50 мм, что обеспечивает ровное горение в течение 1–2 часов в зависимости от плотности дерева. Однозначный плюс — минимум копоти, так как крупные куски меньше тлеют без доступа кислорода.

Итог для нас: бурый уголь влажностью меньше 10% и размерами 20–40 мм — максимальный баланс между скоростью горения, КПД и удобством использования в обычных печах; древесный уголь размерами 25–50 мм — позволяет избежать резких скачков температуры и перерасхода топлива.

Но в отношении древесного угля есть один тонкий момент: углежоги должны быть профи и банально честными.

Поэтому в отсутствие доступа к каменному углю для нас единственный выход — бурый уголь, который реально у нас под ногами, только его надо достать и привести в должное состояние.

Печи нашего старосты — это, конечно, фантастика. Он использует только природный камень и делает какую-то смесь из глины, песка и извести, как, собственно, все печники. Но его печи — это нечто. Единственное, что я заметил, это то, что они имеют разную толщину стен.

Но вникать в такие тонкости времени нет, и поэтому я, решив отложить это на будущее, тем более что старик-староста сам сказал, что система, которую предложили господа инженеры, лучше.

А вот фундамент под паровую машину однозначно будет делать господин Серафим Михайлович Карпов. И такого обращения к нему я буду требовать от всех и сам буду первым, кто так скажет, тем более что он стал свободным человеком.

Вольную я подписал сразу же, как увидел готовый уголь и как Константин Владимирович рассказал мне про уникальные печи нашего старосты.

Но тут меня ожидала такая засада, что я от неожиданности даже сел, благо стул, вернее табурет, был рядом.

Староста поклонился мне в ноги, взял бумагу и заплакал.

— Сожгите ее, барин, и больше никому такого не давайте.

Я через какое-то время пришел в себя и спросил его:

— Отвечай прямо, почему?

— Вы, Александр Георгиевич, барин добрый и мужику добра желаете. Да только, видать, не знаете, что наш царь-батюшка мужику крепостному не отец родной, а кровопийца. Дворовых вы можете отпускать просто за выслугу лет или по милости, а вот полевых как? Только через выкуп или с землей. А как это будет? Какой я могу заплатить выкуп? А без надела как жить?

Я знал порядок выдачи вольных, мне его подробно и популярно объяснил Иван Прокофьевич. Обломовым здесь и не пахло. Был, правда, один нюансик, касающийся так называемых «полевых» крестьян. И называется он — земельный надел или выкуп.

Господин Волков подробно объяснил, как писать обоснование на дворню. Можно просто написать «за выслугу лет», можно расшифровать, или за заслуги, а просто «по милости».

Все прошения или подписанные мною вольные, подавались в губернское правление или как вариант непосредственно в канцелярию губернатора, но она все равно это переадресовывала в губернское правление. Там было рассмотрение с обязательной проверкой по ревизским книгам и сверкой: есть ли у крестьянина долги помещику, не числится ли он «беглым» и еще что-то.

У дворни наделов нет. А у «полевых» есть, поэтому — только с наделом за выкуп. И вот тут проблемы: выкуп должен быть не только не меньше определенной суммы, но его еще и чаще всего проверяли. А землю отдавать как-то не хочется.

Ведь одно дело говорить о совместном хозяйстве со своими крепостными когда земля твоя. А другое дело. когда земля окажется реально в руках у мужика. Тут есть над чем подумать.

А когда все проходило гладко и вольная утверждалась или как там это правильно называть, то есть проверяющие не находили в ней никаких нарушений законов, уплачивалась пошлина, вносилась запись в ревизскую сказку и выдавались документы крестьянину.

Документы это сама вольная грамота, а самое главное — увольнительное свидетельство.

Получившие волю всегда должны быть иметь их при себе. Потерял — можешь опять стать крепостным.

Главные риски —не порядок в ревизских книгах и конечно соблюдение законов.

Все вольные, которые я подписывал попадали в руки господина Иванова, и проблем не возникало. Ту же нынешнюю госпожу Тэтчер провели как выкупленную — заплатил за нее английский подданный. С ней вся сложность была в отсутствии договора с Великобританией по данному вопросу. Был бы договор — она стала бы свободной почти автоматически, царь не хотел выглядеть дураком перед Европой.

можно конечно было действовать и через уездные власти, но мне проще через губернское управление.

Подождав, пока я «переварю» информацию, староста продолжил:

— Вы, барин, нажили себе много врагов уже в губернии, и Государю Императору уже ушла жалоба. Я случайно слышал третьего дня разговор в деревне двух господ. Один из них сказал про жалобу, а другой ответил: «Вы дураки, написали такое…» — Староста вдруг замялся и замолчал, покраснев как вареный рак.