Господин следователь. Книга 11 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Пошел выяснять — где же наш чай? По дороге наткнулся на горничную, что шла с подносом, на котором не было ни чайника, ни стаканов, зато расположились закуски, вроде бутербродиков, селедочки и… графинчик. Мудрая у нас маменька! Гость водочки себе сам нальет, Анечке потом и разговаривать с ним легче будет, а меня про чай просили узнать. Вот, узнаю и вернусь.

[1] Интересно, кто-нибудь из читателей напишет, что автор выдает желаемое за действительное? Не пишите, я и так это знаю. Нет нынче таких авторов, за которым бы бегал издатель.

Глава 9

Семейный завтрак

С утра мне предстоял разнос.

— Иван, как тебе не стыдно? — гневно спросила матушка. — Деловые переговоры должен вести мужчина, а ты отправил вместо себя барышню, которую, между прочем, именуешь сестренкой. Разве так поступают с младшей сестрой?

Нагоняй от маменьки я должен был получить еще вчера, но спас отец, приехавший со службы и сразу же сподобивший нас всех отправляться на ужин. За ужином вели разговор исключительно о предстоящем дне рождения дедушки, на который должны явиться всей семьей. А семья теперь стала больше.

После ужина мы с отцом ушли в его кабинет, чтобы обсудить некоторые вопросы будущего полицейского училища. Например — не стоит ли ввести в нем изучение иностранных языков? Увы, Чернавский-старший предложение не поддержал, хотя и мог бы… По его разумению, помощник исправника по сыскной работе, получивший подготовку в училище, должен хорошо знать законы, разбираться в криминалистике — включая навыки снятия отпечатков пальцев и изготовление гипсовых слепков.

Я еще предложил, чтобы в обязательном порядке будущих сыскарей обучали фотографированию — гражданских фотографов не всегда можно привлечь, а иметь штатных — много воды утечет.

С фотографированием отец согласился, а вот касательно иностранных языков уперся. Дескать — пусть изучает в свободное время.

Наверное, батюшка прав. Значит, придется искать для жены другое место работы. Может, предложить Леночку в качестве преподавателя латыни для Женского медицинского училища? Латынь медичкам нужна. Вот только — начальницей будет Чернавская, препод — еще одна Чернавская. И товарищ министра Чернавский. Могут сказать, что семейственность развели.

Впрочем, не факт, что Елена захочет трудиться, став моей женой. Неволить любимую девушку не стану, но, скорее всего, дома не усидит. Подыщем что-нибудь этакое, не слишком обременительное, но позволяющее считать себя занятым человеком. А вот когда дети пойдут… Но, как пойдут, так и станем думать.

Зато идея создать музей истории правоохранительных органов отцу понравилась. Он предложил основать его при Полицейском училище. Будет там и витрина с орудиями преступления, и раздел, где можно познакомится с историей становления полиции. Перетащить кресло Шешковского из Малой приемной императора батюшка не рискнет, у него наглости не хватит (я со временем выклянчу у государя), но вот попросить градоначальника Санкт-Петербурга, чтобы тот передал абсолютно ненужную будку, согласился. Символ будочника пока побудет где-нибудь в безопасном месте — чтобы не спалили, потом, когда помещение подберут, там и поставят. И старую форму полицейских, алебарды и все прочее, тоже начнут собирать.

Воодушевившись, Чернавский-старший решил, что с таким проектом не грех и к самому государю пойти.

Пока мы беседовали, наши, а женщины упаковывали подарки для дедушки, писали поздравления. Я, кстати, подарю генералу кожаный портсигар с золотой монограммой (деду давно пора курить бросать!), а Аня вручит вышивку, над которой трудилась почти два месяца. Или три? Нет, маменька сказала два, значит — два. А что еще могла подарить гимназистка генералу? Правда, вышивать наша гимназистка не умеет, но откуда про это старику знать? Не уверен, что он знает о существовании специальных мастерских, в которых можно заказать любую вышивку. Что там Санкт-Петербург, если имеются мастерицы и в нашем Череповце? Заказывают им и подарки для жениха, и для мужа, чтобы те порадовались — какие у них дамы-то рукодельные! Как-то, одна мастерица (жена нашего городового) со смешком рассказала, что ее постоянная клиентка (имя не называла), иной раз берет еще не исполненный заказ на дом, чтобы муж непременно на него наткнулся… Милютин, кстати, планирует в Доме трудолюбия мастерскую по вышивке завести.

Разнос сыночку был назначен на утро, как раз на тот промежуток, когда отец уже уехал на службу, а мы еще оставались за столом допивать чай и кофе. А еще какао на молоке, без сахара, положенное юным барышням. Анька какао не любит, пучит глазенки, но пьет, не вякает. Пока студенткой училища не станет, статус свой не повысит, придется по утрам какавом давиться.

Сестричка у меня теперь бедная. На кухню не пускают, по лавкам и магазинам приходится ходить в сопровождении либо матушки, либо горничной, которую маменька наняла специально для воспитанницы. Анька хоть с Верховцевым отвела душу. Светится, как новый пятак.

— Ужасно стыдно, — вздохнул я. — Даже не знаю, простит ли она меня. Аня? Простишь?

— Подумаю, — отозвалась юная акула капитализма, украдкой показывая язык.

— Ясно. Не простишь — стану горько плакать, — вздохнул я еще горше, пытаясь изобразить всхлипывание. — Вернусь в Череповец, мы с Кузьмой уйдем в леса. Станем там рыбу ловить, и ждать, пока не простят.

От супруги товарища министра внутренних дел не укрылся наш немой диалог — с перемигиванием, она слегка насторожилась и призадумалась — а стоит ли дальше ругань единственного сыночка?

— Скажи-ка лучше, сколько ты с помощника директора Императорских театров слупила? — поинтересовался я.

— Ваня, что за слова? — возмутилась маменька. — Что за жаргон такой — слупила?

Какой бы термин-то подобрать? Догадался.

— Истребовала. Выбила.

Аня уткнулась в какао, сделала крошечный глоточек, взяла паузу, выдала:

— Сорок процентов от сборов.

— Ничего себе, — с уважением покачал я головой. — А Верховцев говорил, что тридцать процентов от сборов получают только знаменитости, вроде Островского.

— Вот пусть они знаменитостям по тридцать и платят, а нам по сорок. Тем более, что им эти деньги еще предстоит заработать. Вот, как говоришь — пусть будет стимул!

— Вот видишь, маменька, — назидательно сказал я, — если бы мужчина переговоры вел, он бы процентов на двадцать договорился, не больше.

— Ваня, ну не смеши меня! — фыркнула барышня. — Какие двадцать? Ты же у нас совершенно не приспособлен к серьезной жизни. Верно я говорю, Ольга Николаевна?

Маменька кивнула, а соавтор продолжила:

— Ты бы на десять согласился, а еще бы и Чехову стал из своего кармана платить. А теперь за адаптацию дирекция ему пятьдесят рублей положит, плюс два процента от сборов, зато он вместо нас станет к зрителям выходить, кланяться.

Кто бы такое услышал! Чехов адаптирует для сцены сказку, написанную по мотивам пьесы Шварца и сценария Захарова.

— Бедный Сергей Иванович, — пожалел я помощника директора. — Он, наверняка сражался, как лев?

— Да ну, это разве сражение? — пренебрежительно хмыкнула Анька. — Смешной он, наивный, торговаться совсем не умеет.

Воодушевившись, принялась вспоминать:

— Вот, как-то было, мой дед, двоюродный… или троюродный — не упомню, хотел картошку продать, по четыре рубля за пуд, а ему предлагали только рубль. Пришлось меня звать. Вот тут уж пришлось поторговаться! Сколько торговцы матюгов на меня извели, как они свою правоту доказывали! Как вспомню — сердце радуется.

— И сколько дед выручил? — поинтересовался я, давясь от смеха.

— Чуть меньше, чем он хотел — по трешке за пуд, — сообщила Анька. Потом поморщилась: — Я-то бы за такую картошку и полтинника не заплатила — с подгнивом, проросшая. Но дед-то, хоть и троюродный, но свой, а торговцы чужие. Да я узнавала — у них половина возов пустые, а кто захочет порожняком возвращаться?