Физрук на своей волне. Трилогия (СИ) - Гуров Валерий Александрович

Но именно это и требовалось.

Аля, у которого с детства был раздутый культ собственного «я», сидел в кресле, самодовольно улыбаясь. Слова про «лидера», «твёрдость» и «авторитет» попадали точно в ту жилу, где у него билось самолюбие.

Я вдруг почувствовал лёгкий толчок со спины.

Медленно обернулся.

Позади, чуть согнувшись, стояла Мымра.

– Что такое? – спросил я тихо.

– Пойдёмте, – прошипела она, еле сдерживаясь, чтобы не привлекать внимание. – У нас проблемы.

– Какие ещё проблемы? – уточнил я.

– Вы всё сами увидите, – отрезала Соня и уже сделала шаг к выходу, явно рассчитывая, что я последую за ней немедленно.

– Ладно, пойдёмте, – сказал я, поднимаясь со своего места.

Аля даже не заметил – он был полностью увлечён происходящим на сцене. Дети продолжали свой номер, а он, сияя, хлопал им, наслаждаясь каждым новым словом о себе. Самодовольство буквально сочилось из него.

Зато телохранитель заметил. Он стоял у стены, руки сложены на груди, взгляд цепкий. Когда я вместе с завучем вышел из ряда и направился к выходу, тот проводил нас взглядом, но ничего не сказал. Профессионал – видит, но не вмешивается, пока нет команды.

– Всё‑таки интересно, – сказал я, шагая рядом с Соней. – Есть директор, но прибежала ты именно ко мне.

Мымра шла быстро, каблуки отстукивали по полу, плечи напряжены.

– Ничего хорошего, – сказала она, не оборачиваясь. – Сейчас сами увидите.

Я усмехнулся про себя. Вот и правильно. Вражда враждой, а инстинкт – куда бежать в случае ЧП – у неё сработал верно.

Уже на подходе к выходу я услышал какие‑то звуки. Неясные, глухие, будто отдалённая возня.

– Что там? – спросил я.

Мымра ничего не ответила. Звуки становились громче. Я ускорил шаг, Соня уже почти бежала впереди.

Я вышел из актового зала, и картина, что предстала перед глазами, была достойна комедии, если бы не происходила в реальной школе.

Посреди коридора, пошатываясь, стоял наш географ в мятой рубахе навыпуск, с растрёпанными волосами, в которых плескалась вселенская тоска и литр дешёвого самогона.

Он широко раскинул руки, будто дирижировал оркестром, и с чувством, но совершенно без слуха, тянул:

– Выйду ночью в поле с конём,

Ночкой тёмной тихо пойдём…

Голос у него был такой, будто он пел, давясь картошкой. Но при этом пел искренне, со всей душой.

Завуч остановилась рядом, сложила руки на груди и процедила сквозь зубы:

– Вот, Владимир Петрович… наш уважаемый географ решил лично поздравить бизнесмена.

– Вижу, – хмыкнул я.

Глобус тем временем, не теряя вдохновения, пошёл в сторону актового зала, пошатываясь и цепляясь за стену. Его пытались удержать трудовик и физичка, но он, словно в нём проснулся дух свободы, вырвался и заорал ещё громче:

– Мы пойдём с конём по полю вдвоём!

Песня эхом разнеслась по коридору.

Физичка, красная как рак, шипела:

– Да стой же ты! Там же делегация!

Но Глобус уже не слышал. Он вдохновенно пел, раскачиваясь, а глаза у него бегали, как у человека, поймавшего белочку в чистом виде.

– Вы понимаете, что он сейчас туда ворвётся⁈ – прошипела Мымра, кивая в сторону актового зала. – А если наш гость увидит вот это, – она ткнула пальцем в сторону Глобуса, – то скандала не избежать!

– Понимаю, – кивнул я.

– И что будем делать⁈ – в голосе завуч дрожали истеричные нотки.

Я посмотрел на Глобуса – тот уже пытался обнять трудовика, который, матерясь сквозь зубы, пытался его удержать. Физичка же тщетно прикрывала собой дорогу к залу, приговаривая:

– Давайте потом! Потом попоёте!

– Сейчас что‑нибудь придумаем, – заверил я, но, если честно, в голове пока не было ни одной толковой идеи.

Из‑за дверей актового зала донёсся детский хор:

– Добро пожаловать!

Это значило одно – представление закончилось, и через минуту Аля с директором и всей делегацией выйдут в коридор.

Я задумался, прикидывая варианты. М‑да… товарищ был конкретно не в тему. Белка, портвейн и патриотизм – убойная смесь. Сейчас эта ходячая катастрофа ввалится к Але, и всё…

Глобус тем временем продолжал раскачиваться, с чувством выводя:

– Мы пойдём с конём по полю вдвоём…

У него как пластинку заело.

Физичка с трудовиком держали его под локти, но тот явно собирался рвануть вперёд. Впрочем, Аля вот‑вот выйдет из зала сам. Если он увидит это «представление после представления», директору не жить. Да и мне достанется – ведь теперь я вроде как отвечаю за всё происходящее.

Я обернулся к Мымре:

– Держите дверь. Если что, задержите гостей – скажите, что замок заклинило.

– А вы что собираетесь делать?

– Попробую уговорить коня за пределы поля не выходить, – ответил я и шагнул к Глобусу, который как раз поднял руки к потолку и готовился взять финальную ноту.

Я окинул взглядом коридор. Надо было что‑то делать быстро. И тут увидел на физичке клетчатый плед.

– Дайте‑ка плед, – попросил я.

– Зачем он вам?.. – начала она растерянно.

– Потом объясню, – перебил я. – Быстро!

Она, не до конца понимая, в чём дело, сняла плед с плеч, и я тут же взял его. Тут же встал прямо на пути Глобуса, плед натянул между руками, как сетку. Одним движением я набросил плед географу на плечи, перехватил сбоку и, пока тот пытался разобраться, что происходит, провернул его на месте, буквально скрутив в бараний рог.

Глобус хрюкнул, зашатался, и через секунду стоял уже надёжно окутанный тканью – плотным коконом, из которого торчали только ботинки.

– Эй!.. Это саботаааа… – пробормотал он.

Но договорить ему я не дал. У завуча на голове красовалась нелепая розовая лента – что‑то вроде бантика, который она, видимо, считала частью своего делового имиджа. Бантик был аккуратный, но в данный момент я увидел в нём не аксессуар, а идеальный инструмент для конкретной задачи.

– София Михайловна, позаимствую ненадолго.

Мымра только успела раскрыть рот, как я уже снял с её головы бантик. Волосы распались, упали ей на плечи – густые, ухоженные, с лёгким блеском. На мгновение она застыла, глядя на меня в шоке, но возражать не решилась.

– Верну в целости и сохранности, – заверил я с самым серьёзным видом и повернулся к Глобусу.

Тот, несмотря на то что был уже плотно замотан в плед, продолжал упорно выводить гнусавым голосом:

– Выйду ночью в поле с конём…

Глаза закатаны, голос дрожит, но энтузиазм зашкаливает.

– Ну что, певец в жопе смычок, – сказал я устало, – придётся внести коррективы тебе в программу.

Я аккуратно, но решительно заткнул ему рот бантиком. Песня оборвалась на полуслове, и в коридоре воцарилась спасительная тишина.

Глобус издал приглушённое «мммффф…», но больше ничего.

– Господи, взрослый же человек, – вздохнула завуч, прикладывая ладонь к лбу. – Совершенно не умеет себя держать в руках…

– Синька – чмо, как говорится, София Михайловна, – вставил трудовик, почесав затылок и с кривой усмешкой глядя на завёрнутого географа. – Но пить всё равно не брошу.

Я, тем временем, убедился, что Глобус надёжно обезврежен. Подхватил его, как мешок с картошкой. Географ мычал что‑то сквозь бантик‑кляп, но сопротивляться уже не мог. Тело болталось безвольно, от него ощутимо пахло самогоном.

– Всё, товарищ певец, отгремел твой концерт.

Физичка поспешно распахнула ближайшую дверь – пустой кабинет. Я осторожно опустил Глобуса на парту, поправил плед, чтобы не упал.

– Полежи тут, артист. Минут десять, заодно отоспишься, – бросил я. – А потом, может, и голова прояснится.

Он ответил глухим мычанием, глаза закатились, и, кажется, он уснул прямо на месте.

Я закрыл за собой дверь и направился обратно в сторону актового зала.

Когда подошёл, двери как раз распахнулись. На пороге показался Аля – бодрый, довольный, в сопровождении учителей, директора и завуча. Аля явно был в приподнятом настроении. Видно, представление ему понравилось.