На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Кавалерию мы вернули, оставив лишь ближние патрули. Рейтары, конные аркебузиры и тем более гусары для такой службы подходили не слишком хорошо. Да и рисковать ими не хотелось лишний раз. Место открытое, врага можно заметить достаточно рано.

И вот пришло утро, когда один из таких патрулей вернулся с вестью, что войско Оссолинского идёт скорым маршем к переправе.

— Коней не загоняют, — доложил командовавший патрулём рейтарский вахмистр, — но движутся достаточно скоро. Часа через два будут здесь.

— Сперва на боевых коней пересядут, — заметил гетман Ходкевич, — так что можно ещё полчаса накинуть. Не пойдут же они в атаку на конях, которые ехали, возможно, всю ночь.

Я, опираясь на память князя Скопина, даже не думал о таком. К сожалению к началу Смутного времени, даже к концу правления Грозного, наша поместная конница настолько обеднела, что ни о каких запасных конях дети боярские и думать не могли. Разве что воевода, который снаряжал их, расщедрится, да и то лишь для своего двора, не больше. А вот у Оссолинского с конями было всё в полном порядке, отдельно верховые, отдельно боевые. К слову, в литовском войске, тоже недостатка в лошадях не было.

— Разошлите пахоликов по всем патрулям, — велел я. — Всей кавалерии вернуться к переправе, встать под защиту засеки. Коней сменить на боевых.

Гонцы тут же отправились выполнять приказ, и, надо сказать, вовремя. Потому что солнце и близко не подобралось к полудню, когда в окулярах наших зрительных труб показались первые фигурки всадников.

Мы были готовы встретить их. Пушки заряжены, наёмные мушкетеры и пикинеры на местах. Кавалерию отвели подальше, чтобы использовать в нужный момент. К сожалению, наши рейтары и даже конные аркебузиры, ставшие большим сюрпризом для врага при Гродно, не могли на равных потягаться с польскими всадниками. Да и гусары Оссолинского, хотя среди них было немало литовских, приведённых Петром Пацем, превосходили наших. Поэтому конницу я берёг, если нам удастся выдержать первый натиск врага, и отойти по переправе на левый берег, то её возможно и вовсе не придётся пускать в дело. Чего бы мне хотелось, честно говоря, больше всего.

Воевода подляшский оглядывал позиции мятежников в зрительную трубу, покуда войско его меняло коней и строилось для атаки.

— Крепко они там встали, — заметил он, передавая её пахолику. — Нам придётся постараться, чтобы сбить их с позиции.

— Не так крепко, как умеет их командир, — ответил ему молодой гусарский ротмистр Станислав Потоцкий, прозванный Ревера. Именно его Пётр Пац рекомендовал воеводе подляшскому на должность командира гусарии. — Обыкновенно он окружает свой лагерь не рогатками и засеками, но строит малые крепостцы, которые могут сдержать даже натиск гусар.

— Думаете, заманивает нас? — поинтересовался у него Оссолинский. Региментарий в московском походе короля Сигизмунда участия не принимал, и потому прислушивался к словам Потоцкого, несмотря на молодость ротмистра.

— Re vera, нет, — уверенно ответил он. — Московский князь вовсе бы боя не хотел нам давать. Ему ведь с нами драться не с руки, он уйти на тот берег хочет спокойно, чтобы там уже сразиться с его величеством. Потому все силы свои бросил на строительство наплавного моста, чтобы уводить на левый берег как можно больше людей. Быть может, даже кавалерия уже на той стороне Вислы.

— Значит, нам нужно бить изо всех сил, — кивнул Оссолинский, — и постараться разгромить войска мятежников на этом берегу. Вам, пан Потоцкий, открывать этот бой. Ведите гусар в атаку. Остальные хоругви поддержат.

— Re vera, — с усмешкой ответил ему молодой Потоцкий и направил коня к строящимся для атаки гусарским хоругвям.

Где-то там, на берегу Вислы, сейчас, наверное, глядит на них молодой московитский князь, с которым Потоцкий проделал долгий путь от Москвы почти до Вильно. Не внял, ставший ему почти другом, князь Скопин доброму совету, поехал-таки к старому лису Сапеге, и вот что из этого вышло. Порой Станиславу Потоцкому становилось страшно от того, что он стал свидетелем того как творится история, что мог он повлиять на неё, однако не знал тогда, чем обернётся для всей Речи Посполитой визит мостовского князя в гости к великому канцлеру литовскому.

И вот теперь Станислав Потоцкий поведёт за собой гусар, чтобы ударить по позициям московского князя на Висле. А ведь года не прошло с тех пор, как молодой ротмистр точно также готовился ехать на бой против войска князя Скопина под стенами Москвы, куда привёл армию его величество. Привёл, как выяснилось, на погибель. И вот теперь тот же самый Скопин-Шуйский, надевший корону великого князя Литовского, уже стучится в ворота Варшавы, а его величество сам нуждается в помощи и пишет воззвания, рассылая их во все концы полыхающей с трёх сторон Речи Посполитой.

Ничего не стал говорить своим гусарам Потоцкий, никакой речи не произнёс перед ними. Просто встал в один строй и принял у пахолика копьё. Взмахнул им, отдавая приказ наступать, и покатился на позицию мятежников неудержимый вал гусарии. На флангах его поддержали панцирники, которых было куда больше, но для таранного удара они не годились. А сейчас нужен был именно знаменитый таранный удар, что сметёт, растопчет, загонит в Вислу всё мятежное войско. И удар этот нанесут гусары!

Красота и страх. Вот два слова, что приходят на ум первым делом, когда видишь атаку польских крылатых гусар. Верхом на здоровенных аргамаках, закованные в сталь, с длинными копьями и крыльями за спиной. Они скакали плотным строем, колено к колену, чтобы нанести страшный таранный удар. И когда видишь, как они скачут на тебя, невольно веришь рассказам о том, как целые хоругви разбегались от одного их вида, прежде чем гусары добирались до них. Ни засеки, ни тем более испанские рогатки не казались теперь достаточным препятствием для этой страшной и безумно красивой кавалерийской атаки.

— Пушки готовы, — доложил мне командовавший артиллерией пруссак по фамилии Подбельский, который, как будто намерено, чтобы его не приняли за поляка, говорил исключительно по-немецки, — можно открывать огонь.

— Сосредоточить огонь на гусарах, — велел я, и капитан вернулся к своим пушкам.

Его как будто задевало, что я лично командую всем, ведь он считал, что уж в непростом артиллерийском деле он разбирается получше моего. Откуда ему было знать, что несмотря на насквозь мирную профессию, я заканчивал в прошлой жизни своей вуз, на военной кафедре которого готовили артиллеристов. Кое-какие знания с тех пор в голове остались, и я удивлял ими ещё Валуева с Паулиновым. Как они там, в Русском царстве? Кому служат? Да и живы ли вообще…

От невесёлых мыслей о Родине меня отвлекли первые залпы наших пушек. Ядра врезались в плотный строй гусар, калеча в основном коней. Всадники вылетали из сёдел, катились по земле, ломая крылья, теряя перья. Бесславно гибли соколы Речи Посполитой! Но остановить их напор наши пушки не могли. Не преградили им путь и слитные залпы шотландских и немецких мушкетёров, к которым присоединились те лановые хоругви, что не успели уйти за Вислу. В мгновение ока самый воздух над их позициями скрылся в громадном клубе порохового дыма. Внутри него, наверное, даже дышать было невозможно. Он разъедал глаза. Однако опытные мушкетёры без команды перезаряжали оружие и ждали приказа, чтобы дать новый слитный залп. В отличие от них, выбранцы палили кто во что горазд, добавляя скорее неразберихи, нежели нанося хоть какой-то урон. Опытные, обстрелянные, прошедшие Белостокскую битву хоругви уже ушли за Вислу, чтобы при необходимости там принять бой с коронной армией, если его величество выйдет из Варшавы. Но здесь и сейчас не выбранцы будут решать исход боя, но бывалые ветераны наёмных полков. Им придётся кровью отработать каждый потраченный на них дукат, потому что гусары жалости к врагу не ведают и наёмников брать в плен уж точно не станут. Как и скачущие на флангах панцирные казаки.