Планета ужаса - Эдмонд Мур Гамильтон

головы были на одном уровне с моей. Они настороженно посмотрели на Дванна и Боумена, стоявших рядом со мной, но все же приблизили свои морды к моей голове и принюхиваясь ко мне, как принюхиваются собаки к человеку. Их горящие зеленым светом глаза были совсем близко от моих глаз, и из их пастей снова донеслось глухое рычание.

— Фу! — резко сказал Боумен, и собаколюди поспешно отпрянули назад.

— Они вас больше не побеспокоят, Джеймсон, — пообещал Дванн. — Не обращайте на них внимания.

Но я обессиленно опустился на стул, не в силах стоять, настолько потрясло меня увиденное этой ночью.

Дванн пристально посмотрел на меня.

— Джеймсон, вы ни за что не доберетесь до своего коттеджа в таком состоянии, — сказал он. — Вам лучше остаться здесь на ночь.

Боумен согласно кивнул.

— Если с вами что-нибудь случится, начнется расследование, а мы с Дванном этого не хотим.

— Остаться здесь? — ахнул я. — С этими… тварями?

— Не волнуйтесь, они будут крепко заперты и не будут вас беспокоить. А вас мы устроим в дополнительной спальне.

Я заколебался. Ужас перед возвращением домой по темным холмам казался мне еще более страшным, чем ужас перед четырьмя собаколюдьми, стоявшими передо мной.

— Хорошо, я останусь, — неуверенно согласился я, — Если эти твари точно будут заперты.

— Можете пойти и посмотреть, как мы их запираем, — предложил доктор Дванн. — Уведи их, Стюарт.

ДВАНН ВЫВЕЛ МЕНЯ из гостиной в довольно длинный коридор, который уходил вглубь продолговатого здания. По обе стороны в коридор выходило семь или восемь дверей.

Боумен двинулся за нами с Дванном, свистнув, чтобы четверо собаколюдей следовали за нами. Я слышал, как их босые ноги глухо стучат по полу.

Стюарт открыл одну из дверей, и я увидел маленькую комнатку, похожую на конуру, едва ли шире самой двери. Он приказал одному из собаколюдей войти в нее, и существо неохотно вошло внутрь и свернулось калачиком на циновке в углу. Боумен закрыл дверь и запер ее.

— Мы поместили их в отдельные клетки, чтобы они не дрались между собой и не портили наши образцы, — объяснил доктор Дванн.

Боумен отправил трех других собаколюдей в следующие три маленькие каморки, и я почувствовал облегчение, когда он запер их двери.

— Итак, все они заперты, — сказал Дванн. — Вам не нужно бояться, что люди-собаки помешают вам спать.

— Что в других комнатах? — спросил я, указывая на оставшиеся двери.

Вместо ответа Дванн открыл одну из них, и я увидел внутри большую полицейскую собаку — не одного из чудовищных собаколюдей с человеческими телами, а обычную овчарку.

— В некоторых мы держим собак, которых используем в качестве подопытных, — объяснил доктор Дванн. — Остальные пусты.

После этого мы с Боуменом прошли дальше по коридору и завернули за поворот в его конце. Дванн открыл дверь, чтобы показать мне большую лабораторию, выложенную белым кафелем и искусно оснащенную механизмами и приборами из металла и стекла. Затем он подошел к еще одной двери, за которой, когда ее открыли, оказалась маленькая, но аккуратная спальня.

— Мы с Боуменом занимаем комнаты прямо напротив, так что здесь вам будет хорошо, — сказал он мне. — Просто забудьте о наших научных ужасах и ложитесь спать.

— Попробую, — вздохнул я, и ученые вышли, оставив меня одного.

Оказавшись в постели, я долго лежал в темноте без сна. В голове у меня царил хаос. Ужас от того, что я пережил, все еще сотрясал мой разум.

Дванн и Боумен достаточно хорошо объяснили свою работу, и я понял, что, по их словам, их открытие, каким бы ужасным оно ни было, может привести к огромному прогрессу в научных знаниях. Но никакие рассуждения такого рода не могли помочь мне преодолеть тот ужас, который я все еще испытывал перед собаколюдьми. И я не мог понять, как сами Дванн и Боумен могли оставаться нечувствительными к этому ужасу.

Собаколюди, собачьи головы на человеческих телах, собачьи мозги, оживляющие человеческие тела… Может ли какой-либо прогресс в научных знаниях оправдать создание таких противоестественных существ, как те, что заглядывали в мое окно и гнались за мной в темноте?

При мысли о том, что я лежу под одной крышей с этими существами, я содрогнулся. И ведь на самом деле они были всего лишь собаками, и их следовало бояться не больше, чем любых других псов. И все же я боялся их, глубоко, до ужаса. Лежа в постели, я прислушивался, не раздастся ли какой-нибудь звук, который мог бы выдать их присутствие, но ничего не слышал. Дванн и Боумен тоже удалились в спальни — я услышал, как закрылись двери напротив.

Постепенно я погрузился в беспокойный сон, наполовину просыпаясь каждый раз, когда воспоминания о пережитом ужасе будоражили мой мозг. Однако с каждым разом я засыпал все крепче и, в конце концов, так глубоко погрузился в темноту, что перестал просыпаться. Но потом внезапно, резко дернувшись, я обнаружил, что сижу в темноте и меня бьет сильная дрожь.

Мне снилось чудовище с косматой головой, которое подкрадывалось ко мне с тихим шаркающим звуком. И теперь, убеждая себя, что это был всего лишь мой сон, я вдруг осознал, что с другого конца комнаты до моего слуха доносится именно такой тихий звук. Дверь моей комнаты медленно открывалась.

В оцепенении от ужаса я сидел, будучи не в силах пошевелиться, когда дверь медленно открылась. Единственным источником света в комнате был небольшой квадрат лунного света, падавший на пол из окна. Я не видел двери, и все же по звуку понял, что она открывается, а мгновение спустя стало ясно, что кто-то или что-то входит в комнату.

Я не мог ни пошевелиться, ни издать хоть один звук. Дванн и Боумен заперли собаколюдей, и все же, судя по тихим шорохам, которые я слышал, в комнату входил не человек. Я услышал звук легких крадущихся шагов, приближающихся ко мне. И когда я собрался с силами, чтобы что-то сделать, фигура, движущаяся в темноте, переместилась в квадрат лунного света на полу.

В лунных лучах показалась голова мужчины. Она находилась всего в нескольких футах от пола, и поэтому, хотя его тело было скрыто в темноте, я решил, что этот человек, должно быть, полз на четвереньках. Он смотрел на меня снизу вверх, и я увидел, что у него седые волосы, напряженный взгляд и небритое лицо.

Я смотрел на него сверху вниз, и он заметил меня в темноте. Его губы зашевелились.

— Тихо! — прошептал он низким и слабым свистящим голосом. — Ради Бога, ни звука!

— Кто вы? — прошептал я, почувствовал, что