Найдёныш - Павел Сергеевич Комарницкий

что и бочка претерпела некоторые изменения — сбоку был вбит кран, навроде как в пивной бочонок, и шланг, на тот кран насаженный, тянулся куда-то за забор, в сторону огорода.

— Вот так, Варя, — Полежаев сиял, будто в кадушку полилось чистое золото. — А то что такое, воду из колодца в бочку таскай, да потом лейками на огород…

— А скажи-ка, Ванечка, — Варвара говорила сейчас задушевно-тихим голосом, ковыряя пальчиком толстую стальную проволоку, стягивающую планки самодельной бочки-водогрейки за отсутствием кованых обручей, — во сколько нам стало немецкое чудо техники сие? В рублях, м-м?

Полежаев помрачнел.

— Слушай, мать! А для нас? А для души?

…

Шарок и Шлейка, охотничьи лайки, ввиду временного безделья исполнявшие обязанности сторожей, коротко пролаяли и затихли, из чего можно было уверенно заключить — едет свой, но везёт чужого. На обитателей заимки умные собаки не лаяли вовсе, тогда как на незваных чужаков — а таковые время от времени всё же сюда забредали — лаяли безостановочно, для пущей безопасности укрывшись за углом строения.

— Никак Охчен возвращается, — Иван Иваныч, отложив починяемую упряжь, встал. — С невестой, должно. Пойдём, встретим.

Кони настороженно прядали ушами, вступая на двор, словно чуяли — непросто тут, ой, как непросто… Охчен ехал впереди, на гнедом мохнатом жеребце якутской породы, за ним следовала совсем ещё молодая женщина, тунгуска, одетая по-походному — капор, сапожки-торбасы, распашной кафтан без лишних украшений и замшевый кожаный нагрудник. На лице молодайки, по-тунгусски невозмутимом, трудно было прочесть гамму эмоций, по всему, таки обуревавших девушку. Вертевшийся на крыше ветряк также, похоже, впечатлил гостью.

— Привет, Вана Ваныч! От, знакомься — Асикай, дочь Гугдауля. Моя жена теперь, однако.

— Привет тебе, дочь Гугдауля, — приветливо улыбнулся в бороду Полежаев, давно усвоивший, что по тунгусским обычаям называть малознакомого человека прямо по имени неприлично, всё равно как у русских «тыкать» — Проходите оба, будьте как дома.

Возникла небольшая суета — подошедший Илюшка переговаривался с сородичами, обменивались таёжными новостями, то-сё… Иван Иваныч с удовлетворением отметил, что понимает в разговоре если не всё, то суть. Всё-таки здорово продвинулся с того времени в изучении тунгусской речи. К беседе ненавязчиво подключилась подошедшая Варвара Кузьминишна, да и сам Полежаев удачно ввернул словцо-другое. Молодайка, по всему видать, оттаяла, заулыбалась, настороженность из глаз испарилась… почти.

Всё шло нормально, покуда гостью не препроводили в хозяйскую избу. Бяшка, срочно одетая Варварой в нарядную кофточку и короткие вельветовые штанишки — штаны, это огромная жертва и подвиг, между прочим — сидела на нетопленой печке и непринуждённо болтала длиннейшими ногами, увенчанными копытцами.

— Огды! — молодая тунгуска рухнула носом в пол… ну то есть пала ниц, как и положено при виде божества. — Оооо!

— Да, я такая, — без тени стеснения заявила девочка, соскакивая на пол — только копытца стукнули. — Это я ещё маленькая, а как вырасту — огого себе Огдища вам всем будет!

— Бяшка! — Варвара, не сдержавшись, всплеснула руками и захохотала.

И словно прорвало какую-то невидимую плотину. Смеялись все. Хохотал Иван Иваныч, вытирая слёзы, хохотала Варвара, сгибаясь от смеха, и лица тунгусов утратили всегдашнюю невозмутимость.

«Я смогу, папа. Не бойтесь никто. Я смогу»

…

— Вот… В ней меня и нашли…

Бяшка осторожно провела пальчиком по гладкому боку колыбели, в закрытом виде, как и обычно, имевшей вид огромной овальной жемчужины. При касании в глубине капсулы вспыхнули огоньки, заплясали, побежали огненные строчки неведомых символов. Молодая тунгуска с благоговением и восторгом рассматривала небесное чудо.

— Мама Варя говорит, меня моя мама… та мама… выбросила меня вот в этой колыбели, когда их небесная лодка загорелась. — девочка говорила сейчас по-тунгусски, размеренно и ровно, пусть и не слишком чисто. — Чтобы я не погибла. И я не погибла.

Бяша смотрела пристально, пронзительно, и Асикай казалось — под черепом бегают мурашки.

— И никто-никто не должен знать, что я здесь. Злые люди узнают, приедут… с оружием приедут сюда. Меня отберут у мамы Вари и папы Вани. Может, даже убьют… потому что ведь мама-папа меня не отдадут без бою. И Охчена тоже убьют. И Илюшку. Или посадят их в каменную тюрьму, холодную, где на окнах решётки. За сопротивление властям, вот.

Молодая женщина нервно сглотнула.

— А меня увезут, как пойманного зверька. И чужие, холодные люди будут меня изучать, как интересного редкого зверька. Разденут голую, будут иголками колоть… Мама Варя так говорит. И папа тоже. И я им верю.

Неземная девочка смотрела земной женщине прямо в глаза.

— А тебе верить можно?

Асикай вновь сглотнула.

— Не выдам. Никому и ни за что. Скорей умру.

— А как наедет в гости твоя родня?

Молодая женщина подумала.

— Брат умер прошлы год. От водка умер, замёрз. Маленьки Булбичок-сестра тоже умирай, от оспа. Отец… отец не поедет, нет. Далеко… А коли сестра Амардак…

Пауза.

— А старши сестра моя будет поссорись. Нарочно, да. Так надо.

…

— Ма, смотри у меня уже сколько! У тебя и Асикай и то столько нету!

Бяшка горделиво демонстрировала кузовок, до половины наполненный ягодами черники. Рожица огненной богини Огды была перемазана черничным соком и выглядела преуморительно.

— Ну молодец, молодец! — рассмеялась Варвара. — Продолжаем!

Август подходил к концу, однако погода держалась исключительно ясная и тёплая — нечастое явление для Тунгуски на излёте лета. Черника в этом году уродилась на славу, так что женское население крохотной деревушки торопилось сделать запасы на зиму, предоставив все прочие хозяйственные дела, за исключением разве что дойки коров, населению мужскому.

— Моя сё никак не пойми, — молодая тунгуска обирала спелую ягоду споро и умело, не раздавливая ни ягодки, — почему твоя гнус совсем-совсем не кусай?

— Я невкусная, — пояснила грозная богиня, между делом поедая букетики черники прямо с листьями. — Я ещё когда совсем-совсем маленькая была, меня уже всякий гнус боялся. Потому что богиня, ага.

Женщины дружно рассмеялись.

Действительно, водилась за Бяшкой такая удивительная особенность — надоедливый гнус, способный иной раз даже привычных ко всему тунгусских лошадок, заросших густейшей шерстью по глаза довести до исступления, нежную голую кожу звёздной пришелицы будто не замечал вовсе. И только раз Варвара увидала, как отчаянный комар решился на дерзкий проступок против богини Огды. Сел, примерился было укусить… и отвалился, будто паром ошпаренный. Видимо, кожа девочки таила в себе какой-то секрет, смертоносный для насекомых.

— Ай! Как сыро тут… — Бяша вызволила копытце, увязшее во влажном грунте.

— Трудно тебе ягоды бери, — посочувствовала Асикай, работая неустанно, словно машина.

— Это правда, — вздохнула Бяшка. Действительно, трудиться на корточках девочке было явно неловко, длиннейшие ноги сложились в три погибели, да