Танец времени - Эрик Флинт

- Не стоит, - твердо возразил Велисарий, немного сжав плечо Калоподия.

Большая рука генерала оказалась очень сильной. Это немного удивило Калоподия. Его восхищение Велисарием граничило с обожествлением, но он никогда не задумывался над физическими данными полководца. Сначала юношу удивила превосходная репутация полководца, затем, когда он наконец встретился с ним в Месопотамии - прекрасное чувство юмора и уверенность, с которой Велисарий проводил собрания.

Крупная рука на плече начала осторожно уводить Калоподия с пристани, куда причалили корабли Менандра.

- Я все еще могу на что-то рассчитывать, даже если...

- Забудь об этом, - буркнул Велисарий, - у меня достаточно управляющих. Затем с усмешкой добавил:

- Тем, кто занимается снабжением, не на что особенно рассчитывать. Наши запасы невелики.

Рука снова сжала его плечо, но уже не с сочувствием, а с ободрением.

- Хотя, парень, я очень рад видеть тебя. Мы здесь полагаемся на телеграф, на этом новом укрепленном "острове", созданном нами для того, чтобы сконцентрировать силы в случае нового наступления малва. Но телеграф - вещь для всех новая, и поддержание прямой связи превратилось неизвестно во что. Множество людей в моем командном бункере не понимают, что делать с телеграфом. Мне нужен хороший офицер, который сможет взять на себя ответственность и организовать связь посредством этой штуковины.

- И это ты, парень! Слепота не будет тебе помехой в этом деле. Возможно, ты благословлен на это, - оживленно добавил полководец.

Калоподий не был уверен, то ли генерал сказал это, чтобы действительно поддержать его, то ли просто хотел приподнять дух подчиненному, получившему увечье. Даже несмотря на свой юный возраст, Калоподий знал, что командир, которым он восхищался, был человеком не только расчетливым, но и душевным.

И несмотря на все, молодой офицер стал чувствовать себя лучше.

- Не знаю, справлюсь ли с этим, - сказал он, пытаясь определить энтузиазм генерала. - Наставники высоко оценивали мои познания в области грамматики и риторики, я, кажется, рассказывал об этом. Если ничего более не требуется, то я уверен, что могу улучшить качество сообщений.

Полководец засмеялся. Это приободрило Калоподия даже еще больше, чем слова Велисария. Изобразить смех труднее, чем подделать слова. Раньше юноша об этом не догадывался. А, став слепым и быстро постарев, в некотором роде, Калоподий превратился в эксперта в области фальшивого смеха за считанные недели с тех пор, как потерял глаза.

Он, действительно, МОГ справиться с тем, о чем говорил Велисарий.

Будущее, казавшееся пустым, начало вновь наполняться красками. Только краски были в собственном воображении Калоподия. Но он, вспоминая философские рассуждения со времен своего обучения в Константинополе, задался вопросом, если реальность есть ничто иное, как образы, отраженные в сознании, то, может быть, слепота - это обычное дело.

- Да, - сказал он с возродившейся уверенностью. - Я справлюсь с этим.

***

В первые два дня командный бункер был просто сумасшедшим домом для Калоподия. Но, наконец, ему удалось навести подобие порядка в передаче и получении телеграфных сообщений. Через неделю у него уже была отлаженная и эффективно функционирующая система связи.

Полководец похвалил юношу и вместе с ним еще двенадцать его подчиненных за работу. Калоподий второе счел более обнадеживающим, чем первое. Ведь все еще было немного непонятно, связано ли назначение с тем, что генерал, хотя бы частично считает себя виновным в слепоте молодого офицера. В то время как люди, работавшие на Велисария, все были ветеранами и столько за всю свою жизнь насмотрелись на увечья, что не имели желания заботиться еще об одном калеке. И если бы молодой дворянин был для них проклятьем, а не благословением, они не дали бы волю сочувствию и обратились бы со своим недовольством к полководцу, который, как это было известно Калоподию, всегда прислушивался к своим солдатам.

В течение первой недели Калоподий мало обращал внимание на битву, свирепствующую за бревенчатыми стенами укрепленного командного бункера. Он никуда не выбирался, за исключением короткого расстояния от бункера до маленьких, не более, чем крытая яма в земле, "жилых помещений". Но даже этот путь был прикрыт землей и бревнами, так что непрекращающийся звук канонады был приглушенным.

На открытое пространство Калоподию приходилось выходить только по острой необходимости и по нужде. Как всегда, в лагере Велисария, санитарные меры были очень строгими. Уборные располагались на некотором расстоянии от мест, где солдаты спали и ели, и никаких исключений для слепых или калек не делалось. Человеку, который не мог добраться туда своими силами, либо помогали, либо, если он был тяжело ранен, выносили за ним судно.

В первые три дня Лука водил его в уборную. Затем он уже мог делать это самостоятельно. Это, конечно, было очень медленно, но время он использовал, чтобы обдумать планы и выработать новые. В такие минуты он, против своего обыкновения, не думал о неотложных заданиях, связанных с командным бункером.

Калоподий пришел к выводу, что быть слепым - не конец жизни, хотя это окрашивало его мечты об известности и славе в более мягкие и приглушенные тона. И все же он считал возможным найти средства для воплощения своей мечты в ходе борьбы с суровой реальностью уборной. Жизнь - жестокая штука, в конце концов. Новая задумка, в конечном результате которой он не был уверен, появилась, когда царило замешательство при работе с незнакомыми устройствами. Мысль стала посещать его снова и снова, неловко и неуклюже, что было очень похоже на поведение слепца, добирающегося до уборной.

- Фекалии ведь - разновидность навоза, - понял он, - А человек делает то, что может. Даже если он слеп... он образован, богат, и у него есть множество других преимуществ. И ведь у тех необразованных солдат, которые ему помогали, тоже есть собственные мечты, не так ли? Эти люди тоже мечтают обрести свою славу. Разделить ее вместе с ними он не