Хайо, адотворец - Мина Икемото Гош

Токифуйю что-то тихо ответил. Нацуами обалдело на него уставился. — Что-что ты думал? Что я буду счастлив, если ничего не узнаю, а если я буду счастлив – то и ты тоже?! Токи, внимательно меня слушай сейчас: Я… не… счастлив!

– Я В КУРСЕ! – Зонт, которым прикрывался Токифуйю, занялся серебристым пламенем. Токи швырнул его на землю. – Ты несчастен уже не первый день! Я ОТЛИЧНО ЭТО ЗНАЮ!

– Ты рвал любые мои эн с другими людьми, кроме тех, которые с твоего позволения притворялись нормальными, – кстати, скольких из них изображал Волноходец? Я знаю, что эн со мной – это опасно. Я знаю, что ты все время старался для моего блага. Но как же мне было одиноко и как же мало я знал! Мне было так одиноко наедине с собой. – Нацуами взмахнул дрожащим кулаком. – Мне было… так… одиноко! Ты это понимаешь? – Нацуами рухнул на колени и закрыл руками лицо. Зонт откатился в сторону. – Мне было так одиноко!

– Я знаю. – Токифуйю ответил тихо-тихо, но Хайо читала по губам. Падающие на него капли дождя превращались в пар. — Ани, прости меня.

Он опустился рядом с Нацуами на колени прямо в лужу, согнулся и уперся лбом в грязь.

Нацуами, безвольно стоящий в той же позе, как размокшая бумажная кукла, молча и долго смотрел на брата, потом протянул руку и коснулся его плеча.

– Я решил не сердиться на тебя, – сказал он.

Ответ Токифуйю утонул в дожде.

– На себя, да. Потому что из твоих действий я извлекал выгоду для себя, но ни разу – для тебя. Знаю, ты думаешь, что заслужил мою обиду, – и потому ее не будет. – Нацуами обхватил Токи за плечи, заставил разогнуться. – Несчастным был ведь не только я, правда?

Токифуйю сник. Огонь бурлил в уголках его глаз. Он яростно замотал головой:

– Даже не сравнивай!

– Ох, Токи. – Нацуами смахнул с его щеки пылающую слезинку. – Нет никакого смысла сравнивать.

– Слушай, Хайо, об этом надо написать пьесу, – сказала Мансаку, глядя на громко всхлипывающего Токифуйю, который вцепился в грудь брата и ронял огненные слезы. Те стекали в воду и превращались в призрачные струйки пара. – Хоть трагедию, хоть комедию. Но в любом случае с фейерверками.

Тридцать

大祓

Каждая старая гора, дерево, река, дорога, остров, сыгравшие свою роль в человеческой судьбе и удаче, имеют своего бога. У острова Оногоро также есть свой бог, очень древний.

АН

Двадцать девятый Адотворец

Пьеса син-кагура закончилась целым фонтаном синих лент и серебристых лепестков из рисовой бумаги под настоящий шквал аплодисментов.

– Благодарим вас за внимание! – с низким поклоном обратился к залу актер. Это был младший из братьев Кога. – Мы пронесем память о Китидзуру Кикугаве через все будущее нашего ремесла. Поддержите нашу новую труппу – меня зовут Умедзо Кикугава. Благодарю вас и до новых встреч!

Зрители расходились. В проходах появились лоточники: они предлагали цветные снимки Умедзо Кикугавы, бумажные веера и амулеты на счастье – с храмовой печатью Волноходца. Люди со смехом читали предсказания и развешивали их на перила и деревца в горшках. По всему Оногоро, украшенному лентами, летали серо-голубые бумажные фигурки.

Хайо остановила лоточника со стопкой тонких буклетов:

– Почем?

Издание либретто новой пьесы син-кагура приурочили к фестивалю Великих Ритуалов очищения. На лиловой обложке были изображены фигуры братьев Кога – белые, словно подсвеченные луной. История немного видоизменилась с тех пор, как Коусиро впервые показал ее в Син-Кагурадза. Теперь братья целый год проводили на Оногоро – остров в пьесе назывался иначе, но был полностью узнаваем, – наслаждаясь сменой времен года, приходом и уходом дождей, цветением и уборкой риса, встречаясь с рыбаками, виноделами синшу, смотрителями храмов, богами, игроками в сёги, студентами и танцорами, пока не появлялся призрак их отца и не напоминал о мести.

На самом деле это была хоррор-пьеса. Все двенадцать сцен посвящались чему-то хорошо знакомому на Оногоро, а в конце каждой появлялся отец братьев – сияющей тенью за их спинами.

Автор пьесы «История братьев Кога: призрак двенадцати лун» остался анонимным.

– Дзун и Коусиро могут гордиться Нацу-сан, – сказал Мансаку, пролистывая буклет. – И он еще боялся, что не успеет закончить!

– Прошу прощения, милые, – обратился к ним кто-то из-за спины. – Вы не уделите мне минутку? Весь день на ногах, помогите найти местечко, чтобы присесть.

Старушка была чуть ли не вдвое ниже Хайо – согбенная, с зачесанными назад седыми волосами. На ней было гранитно-серое трикотажное хитоэ, а хаори украшал рисунок в виде черепахового панциря.

Хайо подставила локоть. То же самое, улыбнувшись, сделал Мансаку, и пожилая дама одарила его ответной улыбкой:

– Надо же, по конфетке в каждой руке! В моем-то возрасте! Спасибо вам.

Они двинулись прочь от площади.

– Люблю хорошие фестивали, – сказала старушка. – И шум. И эмоции. Отличная встряска чувств. Очень мне нравится, особенно после катаклизмов. Мне кажется, что после катаклизмов и бурь они буквально необходимы, согласитесь.

– Я всегда рад пофестивалить! – радостно отозвался Мансаку.

– Нынешний как раз вовремя, – согласилась дама, одобрительно кивая. Потом обернулась к Хайо: – Ты знаешь историю Накихиме, милочка?

Хайо ответила:

– Говорят, она связала богов с земным слоем, сообщив людям их духовные имена.

– Правильно. А еще она наложила на богов проклятие, из-за которого они зависят от милости удачи. И от эн. И от судьбы. А значит, являются частью этого мира. – Старушка медленно кивнула. – Получается, она была своего рода адотворцем. По крайней мере, для нас, небожителей.

Хайо улыбнулась:

– Полагаю, все началось с врат в Главном терминале, божественная госпожа?

– Хайо и Мансаку Хакай, – сказала богиня, встречавшая их за стойкой терминала, и глаза ее засияли. – Адотворцы, которые ищут хитоденаши на Оногоро. Я с большим интересом наблюдала за вами. Мне понравилось. Как вам Нацуами? Он страшно нас всех беспокоит, но для юного бога это совершенно нормально. Ну или кто он там.

Хайо перестала улыбаться:

– Это же вы связали нас с ним такой эн, которую Токифуйю не смог разорвать.

– И посмотри, сколько пользы это принесло! – радостно отозвалась богиня. – У тебя появился друг, который показал тайные уголки острова – причем худшие уголки. Лучше разочароваться раньше, чем позже, а? Причем теперь о твоем адотворении знают и боги, и люди. Надо это отпраздновать. Выпейте за меня сливового вина, я угощаю.

– С удовольствием! – с несколько избыточной готовностью ответил Мансаку.

– Отлично. Я пришлю его на ваш новый адрес. В Хаманоёкохо, верно? В небольшую конторку при храме Тодомэгавы Даймёдзина. Да, хорошее место.

– Мне только одно непонятно насчет Нацуами, – сказала Хайо. – Почему после Падения Трех тысяч троих вы попросту не изолировали его? Вы же могли…

– О, нет-нет, даже если бы могли, мы бы не стали, – лукаво ответила богиня. – Догадаешься почему?

– Он стал приманкой, – сообразила Хайо. – Вы надеялись, что тот, кто накормил его хитоденаши, вернется, чтобы завершить начатое.

– О, какая подозрительная девочка. Да, похоже, у тебя все для этого есть.

– Для чего «этого»?

Богиня усмехнулась:

– Для того, чтобы в мирной гармонии жить на Оногоро, разумеется. Чего же мне еще желать для маленькой копии Накихиме?

– Значит, вы не собираетесь просить Хайо разобраться с тем, что случилось с Нацуами в ночь Падения Трех тысяч троих, и отыскать для вас виновного? – с нажимом спросил Мансаку.

Богиня просияла и похлопала Мансаку по руке:

– Разве что твоя дорогая сестрица сама проявит инициативу.

– Могу я обратиться с просьбой? – спросила Хайо. Они свернули на дорогу, которая тянулась спиралью вдоль одной из опор моста.

– Разумеется.

– Не затруднит ли вас, божественная госпожа, больше никогда не вмешиваться в эн, которые связаны со мной, Мансаку, Нацуами и Токифуйю? И вообще