Хайо, адотворец - Мина Икемото Гош

к тебе с просьбой, – ответил Токифуйю. – Тень гордится тем, что полностью свободна от людей. И при этом пытается заманить тебя в ловушку, чтобы ты нанесла ей обиду. Да, извращенная логика, но тень обратит тот факт, что обращалась за помощью, а тем более к людям, против тебя. – Он помрачнел. – Если он вдруг однажды вернется, мне страдать больше всех и мне же первому быть убитым. Ты вторая в очереди. Но не бойся. Я сделаю все возможное, чтобы защитить нас при нем.

«“При нем”, не “от него”, значит?» – подумала Хайо, а потом сказала:

– Спасибо.

– Да уж, тебе есть за что меня благодарить.

– Ты говоришь о боге из Межсонья как о живом существе – «он». Все же относятся к нему как к чему-то неодушевленному, даже называют его «оно».

– Это естественная реакция, – коротко ответил Токифуйю. – Он окончательно павший бог разрушений и не является одушевленным, равно как наводнения, землетрясения и бури – порождения природы, не нуждающиеся в человеческой силе мысли.

– Но не для тебя, да? – Глаза Токи полыхнули огнем. Хайо добавила: – Он сказал, что ты помнишь его духовное имя.

Токи застыл:

– Он знает?

– Да.

– Но ведь он тысячу раз отпускал меня обратно из Межсонья, не пытаясь при том вытянуть это имя силой. – Токифуйю вскочил, подошел к окну. За окном стояли сумерки, пейзаж за тончайшей пеленой дождя казался нечетким. Над окном висел талисман приватности. Хайо ждала, пока струи воды на окне смоют все, о чем задумался Токифуйю. – И он прав. Я помню имя. Я обязан его помнить – чтобы эн между этим именем и остальным миром не восстановилась. В Межсонье до сих пор витают сны, в которых оно звучит. Однажды они могут кому-нибудь присниться.

– И бог вернется?

– Этому не бывать. – Токифуйю сжал зубы. – Я не допущу.

– Ты должен сказать Нацуами. Не его духовное имя, конечно, – быстро добавила Хайо, когда Токифуйю резко вдохнул, словно хотел плюнуть в нее огнем. – Сказать, что ты его помнишь. Что охраняешь его.

Токифуйю расслабился:

– Я подумаю об этом.

Хайо привстала на кровати:

– Ты не расскажешь мне, где я нахожусь?

– Ты в юго-западном храме Полевицы. На карантине, обследуешься на инфицирование хитоденаши. – Токифуйю хмыкнул, потом недовольно добавил: – Два дня уже спишь.

– Два дня?! – Она не испытывала ни голода, ни чувства, что все себе отлежала, характерного для естественного сна.

– Два дня, десять часов и девять минут, – сказал он, словно подчеркивая, как это безобразно долго.

– А ты все это время сидишь здесь?

– Конечно! Мне было что тебе сказать, а ты ведь могла и смотаться! – рявкнул Токи. – К твоему сведению, Мансаку-сан тоже здесь.

– Ты его видел? Как он?

– Утром проснулся. Он же неуязвим. С ним все в порядке. Полевица выгородила его перед властями. – Токифуйю побарабанил пальцами по коленям. – Он сегодня сопровождает моего братца.

Хайо застонала:

– Дай угадаю. Ты с Нацуами так и не поговорил ни разу после встречи в саду.

– Он был занят, я тоже, и… что ты делаешь?

– Тоже мне, бог нашелся. – Когда Токифуйю попытался помешать ей встать, она в упор уставилась на танцующее пламя его жизни, питаемое темным маслом чужой потребности в его существовании, и он замер. – Ты его избегаешь. Нет уж. Хватит, Токифуйю Рёэн. Где мои вещи? Дай свое хаори.

– Ишь ты, еще и командует богом, чтобы он отдал ей одежду… – проворчал Токифуйю, но уже стащил с себя оранжевое хаори и протянул ей. – Вчера он не стал со мной говорить.

– А что ты для этого сделал?

Токифуйю опустил голову и, к изумлению Хайо, стал свирепо тереть глаза рукавом. Запахло жженым трикотажем. Токифуйю явно плакал горящим маслом.

Он показался вдруг таким юным и одиноким. Полевица была горой и змеей – он же был ручьем и человеческим мальчиком, потерявшим семью. Хайо неожиданно для себя спросила:

– Сколько тебе было, когда ты стал богом?

– Много, – ответил он. – Я был принцессой, погибшей в моей реке. Если бы в Тайве не началась война с Призрачным Королем, меня бы еще лет за пять до того выдали замуж за какого-нибудь толстопузого чиновника средней руки. Если мой возраст был достаточным для деторождения, он был достаточным и чтобы стать богом.

– Да уж, – сказала Хайо, позволяя ему помочь ей дойти до двери. – Пойдем поищем наших братьев.

На руинах храма еще трепались куски заградительной полицейской ленты. Мансаку и Нацуами стояли в одиночестве, что явно было делом божьих рук: по идее, там везде должны сновать любопытствующие зеваки.

Мансаку просиял. Его губы шевельнулись: Хайо, – он повернулся к Нацуами и что-то ему сказал.

Нацуами не шелохнулся. Он так и остался на месте, глядя на разваленный фасад храма под струями стекающего с зонтика дождя. Мансаку же рванул навстречу Хайо и Токифуйю, по пути сворачивая свой зонт.

– Хайо, ты серьезно? Неужели я вырастил свою сестру разгильдяйкой, которая позволяет себе явиться в храм в пижаме?

– Ты меня вообще не растил.

– Именно по этой причине у тебя все хорошо. – Мансаку перевел взгляд на Токифуйю, вцепившегося в зонт побелевшими пальцами. Потом не особо почтительно ткнул бога в плечо.

Глаза и зубы Токифуйю опять вспыхнули:

– Мансаку Хакай!

– Отвали, Токи. У меня тут трогательное воссоединение с моей сестрой, которой ты подсунул своего стремного брата, а ты портишь момент.

Токифуйю коротко дернул головой, что могло в равной степени означать и нервный тик, и согласный кивок, и отошел.

Хайо потянулась к Мансаку, обняла его:

– Ты в порядке?

– Это я у тебя должен спрашивать, – срывающимся голосом произнес он. – Нацу-сан рассказал. Про хитоденаши. На Оногоро.

Хайо кивнула:

– Как и говорила демоница.

– Что, и остальное правда? Насчет Акасакаки?

– Полевица сказала, что полезные документы просто подвернулись им в нужный момент. Агрономы и ученые волшебным образом знали, что делать. Кто-то точно помогал Богам Столпов высаживать сад. – Хайо покачала головой. – Мне не хочется, чтобы она оказалась права.

– Мне тоже. Будем выяснять.

Хайо передернуло.

– Ты точно в порядке?

– Настолько, насколько это вообще возможно после сна под проклятием, – весело отозвался Мансаку, и все же поверх печати Кириюки он повязал целых два платка. – И после того как младшая сестренка без присмотра выполняла первое в своей жизни особое поручение. Справилась?

Печать на ее ладонях становилась все ярче. Частицы невезения исчезали из поля зрения. Хайо кивнула.

Мансаку вздохнул:

– Хорошо, вот и прекрасно. Дзун, ты слышал? Она их достала.

– Призрак Дзуна-сан исчез, забыл?

– Но имя-то у нас осталось.

Мансаку никак не отпускал Хайо. Они стояли и смотрели на Токифуйю, который остановился за спиной Нацуами.

– Они друг другу ни слова не сказали, с тех пор как я очнулся, – вполголоса сказал Мансаку. – Представляешь? Даже за обедом. Пришлось приструнить, когда они попытались сделать из меня почтового голубя.

Нацуами кивком указал в сторону разрушенного храма. Токифуйю напряженно замер, потом медленно и тяжело кивнул.

Это раньше был мой храм, да?

Да, твой.

– Полевица уже придумала объяснение, как Волноходец набрал столько меток, – сказал Мансаку. – Они намерены утверждать, что это из-за Коусиро. Якобы бог не смог защитить его от невезения, хотя так, так сильно старался сохранить ему жизнь.

– О, это почти правда. А Волноходец поверит?

– Ему придется поверить либо в это, либо в то, что все его близкие друзья среди богов сплошь обманщики. Я бы на его месте поверил в брехню.

И тут до них донеслось эхо вопля Нацуами:

– …Не в твоем праве решать, какую правду нужно от меня скрывать!

– Ну все, понеслось, – сказал Мансаку.

– Это я устроил Падение Трех тысяч троих! Я убил своих приверженцев и тех, кто был им дорог! И тебя пытался убить! Ты сам это знаешь! Тебе это снится! Ошибаюсь? Да с чего бы? –