Хайо, адотворец - Мина Икемото Гош

Богиня фыркнула от смеха:

– Что ж, я постараюсь, но я ведь богиня эн-мусуби, Хайо-тян. И не вмешиваться в эн островитян… Это примерно то же самое, что попросить черепаху не носить панциря или потребовать, чтобы кедр не рос ввысь. Иногда я ничего не могу с собой поделать, и какие-то эн образуются сами собой.

Хайо вздохнула и сдалась.

– Не надо кукситься. – Богиня потянулась к Хайо и погладила ее по щеке. – Впереди еще много работы. Уйма призраков, которых нужно найти и назвать. Они все втайне хотят, чтобы их обнаружили. От нас, богов, они прячутся – но для тебя, возможно, покажутся.

Мансаку осклабился:

– Значит, вы намерены использовать нас и в хвост и в гриву?

Она хихикнула:

– Я буду старательно за вами присматривать.

Они вышли на широкий проспект. На перилах вдоль тротуара сидели белые воробьи, ветер топорщил их перышки. Дощатый настил казался знакомым. Он вел прямо к хижине посланий: человеческий поток омывал ее, люди шли мимо, улыбаясь и радостно болтая, но будто бы инстинктивно избегая приближаться к ней.

– Что ж, думаю, отсюда я уже дойду с помощью одного провожатого. Мансаку, не будешь ли ты так любезен? – спросила богиня, хлопая ресницами.

Мансаку взял ее за руку:

– С удовольствием, божественная госпожа. Пока, Хайо. Я на обратном пути куплю куриный шашлык и что-нибудь к нему. Устроим вечеринку. Возражения не принимаются.

И богиня увела Мансаку прочь.

Поднялся ветер. Он внезапно сменил направление и теперь дул с востока. Каждое пламя жизни качнулось, словно некто махнул вдоль ряда свечей гигантской рукой.

В хижине посланий кто-то был. Там сидел, прячась в тени, Нацуами. Никто не обращал на него внимания: может быть, тот же инстинкт, который заставлял людей обходить хижину, вынуждал их также отводить глаза.

Нацуами увидел Хайо, поднял руку в приветственном жесте, она ответила тем же.

Хайо закрыла за собой дверь, приглушая фестивальный гул Оногоро до уютного бормотания.

– Спектакль прошел на отлично.

– Правда? Это радует. – Напряжение немного спало. – Тебе все нравится?

– В целом да. Конечно, очень много событий и людей вокруг, но при этом…

– При этом много событий и людей вокруг.

– Ну да. – Хайо оглядела стены. По всей обрешетке были приклеены, пришпилены и засунуты в щели бумажечки с посланиями. Столько людей кого-то искали, полагаясь на удачу и саму судьбу. – Ты не собираешься выйти наружу?

– Эн со мной все еще опасна. Там слишком много народу, я не хочу подвергать их риску. – Во взгляде Нацуами сквозила тоска. – Хотя к Часу Быка толпа поредеет.

– Час проклятий, – сухо отозвалась Хайо.

Он улыбнулся:

– В самый раз для нас?

– И для призрачных огоньков, наверное. Да, я буду с тобой. – Хайо полагала, что на ночь фестивальные мероприятия и лавочки закроются, но это в целом не имело значения. – В час проклятий и призраков.

– А что за призрак у тебя за спиной, Хайо? – спросил Нацуами после паузы. – Демон, который разрушил твой дом?

За окном хижины, как за стеклом аквариума, сновали жители Оногоро.

У Хайо сдавило горло. Она вцепилась в собственные рукава, сжала их, силясь проглотить этот ком, но тщетно – он застрял и не поддавался.

Нацуами коснулся ее руки – той, которой она хватала Коусиро за шипастый язык уже отработанным на другом демоне жестом.

– Что-то гнетет тебя, – сказал он. – Я все гадаю, что именно. То ли бремя адотворческого долга, то ли невезение, которое ты видишь, то ли память о твоих односельчанах, погибших из-за хитоденаши. Хотелось бы мне знать имя твоего призрака, Хайо. Позволь мне увидеть его.

Ритуалы Великого очищения представляли собой череду хороших дней. Все метки, которые погодными катаклизмами обрушивались на Оногоро, сгорали, и тяжелые их следы поднимались в воздух, подобно дыму. От оранжерейных зеркал отражались чистые серебристые солнечные лучи, а звуки ремонтных работ на побитых штормом мостах и тротуарах смешивались с мелодиями колокольцев и флейт.

Хайо спросила, обращаясь отчасти и к самой себе:

– Какая в этом польза?

– Не знаю, – ответил Нацуами. – Можем вместе выяснить.

Хайо в целом помнила, что кое-каких проявлений Нацуами стоило бы побаиваться. Что в глубине его тени живет неутолимый голод, которому нельзя доверять и который будет манипулировать ею, чтобы выбраться из своего мира между снами. По сравнению с ним ее собственные призраки казались не такими уж опасными.

– Подожди минутку. – Она отыскала в рукаве талисман приватности, активировала его кровью из растрескавшихся губ и прилепила над дверью. Потом вернулась на скамейку, где сидел Нацуами. – Я не могу наложить на тебя заклятие молчания.

– Я и не собирался никому рассказывать, – в полумраке он чуть улыбнулся уголком губ. – Хорошо, если и у меня будут какие-то секреты от Токи.

– О, так ты поэтому интересуешься? Чтобы отыграться?

– Возможно, – игриво ответил он.

– Возможно. Ну да. – Хайо выдержала паузу, тени сгустились. Она сидела и держала за руку своего друга и его тень, бога разрушений. – Имя моего призрака – Акасакаки Ётоку. Оно тебе знакомо?

– Нет. Кто это?

– Он был ученым, работал на Вооруженные силы Укоку во время Войны Ада Земного. Это он создал хитоденаши. Когда войска Содружества осадили его лабораторию, он выпустил в мир инфицированные экспериментальные образцы в качестве отвлекающего маневра, а сам сбежал. – Хайо закрыла глаза, вслушиваясь в омывающие ее отголоски фестиваля. – Та демоница, что пришла в Коура, была из его первых образцов. Она жаждала мести. Хотела отыграться на нас с Мансаку.

– На вас с Мансаку? Но во время Войны Ада Земного вас даже на свете не было. При чем здесь вы?

– Наш отец был внуком Акасакаки Ётоку. Мы были последними из его рода и единственными, до кого демоница могла добраться за расплатой. Она рассуждала так: пока мы живы – в нас живет и сам Ётоку. – Хайо вздохнула. – Шутка обернулась против нее.

– Не вижу никакой шутки.

– Она хотела заразить нас хитоденаши и посмотреть на наши мучения. Но дело в том, что у нас с Мансаку, – Хайо рассмеялась, – иммунитет к хитоденаши. Она в нас не прорастает. Акасакаки внедрил эту мутацию в нашу еще не рожденную бабушку, прежде чем его супруга от него сбежала, а нам она передалась от отца.

– Иммунитет к хитоденаши?! – Нацуами вытаращился. – Но Хайо, это же невероятно, это неслыханно! Благодаря вам с Мансаку можно было бы вообще стереть это проклятье с лица земли!

– Именно поэтому демоница нас сюда и отправила.

– Но зачем?

– Чтобы прекратить монополию Оногоро. Чтобы лекарство имелось не только здесь. Как думаешь, что случится, если мы с Мансаку признаемся, что наша кровь утоляет демонический голод, а мы сами невосприимчивы к инфекции? – Послышалась трель флейты, Хайо вздрогнула. – Мир на Оногоро полностью зависит от того факта, что остров – единственное место, где производят синшу. И мы можем за несколько поколений прекратить это.

Голос Нацуами задрожал:

– Но что демоница имеет против Оногоро? Она ведь искала Акасакаки…

– Она, Нацуами, явилась за нами в горы только потому, что не могла попасть на Оногоро и лично убить Акасакаки Ётоку.

Он уставился на Хайо:

– Она считает, что Акасакаки до сих пор…

– Жив. И находится на Оногоро.

– Но в таком случае ему уже лет сто.

– Знаю, – ответила Хайо. – Однако она уверена, что он все еще жив и что ему именно позволили жить здесь и спокойно помогать богам Оногоро тайно выращивать хитоденаши, пока весь мир страдает от этой заразы. Она хотела наказать Оногоро и обречь на страдания за то, что приютили его, оставили в живых, и чтобы сам Акасакаки страдал не меньше. В итоге она послала меня.

– И о чем она попросила? – тихо просил Нацуами.

Хайо улыбнулась:

– Это была не просьба. Я просто дала слово. Ей и всем жителям деревни, которых я сожгла. Я пообещала устроить на Оногоро ад, если мы найдем Ётоку, если окажется, что его тут молча приютили так, словно всего, что он натворил, никогда не случалось. Тогда мы откроемся – в том числе и насчет иммунитета к хитоденаши. И свобода Оногоро