Мелодия для короля - Макс Ленски

– Мой личный шерьер просто выполнял свои прямые обязанности – защищал мою жизнь. А тренировка поможет мне постоять за себя, а не надеяться на спасение в очередной раз. И трех достаточно.

– Четырех, – поправил его Микель

– Что?

– Что?

Они уставились друг на друга в недоумении.

– Ты не помнишь? – спросил Микель и сразу понял, что угадал.

– И когда же был четвертый? – строго спросил Реми.

Микель уже пожалел, что ляпнул не подумав, но отпираться было поздно, так что он невнятно забормотал:

– По правде говоря, он не то чтобы был четвертым, скорее первым… Да и не совсем спасение, так, каприз ребенка… Но раз уж ты не помнишь, это не так уж важно, я полагаю. Ой, утка и правда горит! Ты же проголодался? Я – ужасно!

Смерив его оценивающим взглядом, Реми внутренне пришел к выводу, что может позволить себе дать ему немного времени. Он сел рядом, принял утиную ножку и с достоинством стал ее жевать, отметив, что шерьер заботливо выделил ему самый неподгоревший кусок.

– Эй, а мне тут что, с голоду помирать? Я, между прочим, тоже жрать хочу! – задергался у дерева привязанный разбойник.

Микель посмотрел на него, размышляя, как стоит поступить, когда услышал ворчливое замечание Реми:

– Надо было ему сразу рот завязать.

Ухмыльнувшись, шерьер тут же встал, подошел к бандиту и завязал ему рот его же собственным поясом. Затем спокойно сел обратно и принялся как ни в чем не бывало разделывать утку.

Происходящее очень веселило Реми. От раздражения по отношению к шерьеру, которое клокотало в нем и копилось в первые недели после знакомства, не осталось и следа. Теперь все его слова и поступки казались обдуманными и осмысленными. За ними явно стояли причины, о которых королю очень хотелось знать.

Они поели в молчании, каждый погрузился в свои мысли. Наконец Реми решил, что дальше тянуть не имеет смысла, и спросил о том, что больше всего не давало ему покоя:

– Почему ты в тот раз сказал, что мне не стоит питать надежды на дружбу?

Микель вздохнул. Напряжение и вроде бы даже страх читались в каждом его движении, в каждой нотке голоса.

– Полагаю, нам рано или поздно придется об этом поговорить.

– Об этом и о многом другом, – нахмурился юноша. – У меня тьма вопросов! О детстве, о ключе, о твоих родителях… И мне все еще не дает покоя этот чертов портрет!

Тут Реми с удивлением увидел, как нервная скованность отпускает Микеля. Плечи его расслабленно опустились, будто внутри все это время был огромный шар, и вот он наконец лопнул. Шерьер выдохнул и тепло улыбнулся, глядя на короля этими невозможными фиолетовыми глазами:

– Думаю, я готов ответить на все эти вопросы. Но не бесплатно. За это пообещай мне, что, когда мы вернемся во дворец, ты покажешь мне свою сокровищницу. Идет?

С этими словами он протянул руку для рукопожатия. Реми недоверчиво прищурился. С одной стороны, не было гарантии, что на сей раз Микель скажет правду. С другой – любопытство и нетерпеливость, вечные спутники короля, подзуживали его. Вот и на этот раз он решил пожертвовать малым для получения нужной информации. Да и шерьер тоже рисковал. У него ведь не было никакой гарантии, что по возвращении Реми сдержит свое слово.

Коротко кивнув, Реми пожал протянутую руку. Вопреки его ожиданиям, Микель не отпустил ее сразу, а, напротив, потянул короля к себе.

– Что ж, тогда начнем с портрета. – И, прижавшись к самому уху Реми, выдохнул: – На самом деле я до ужаса, до паники, почти до смерти… боюсь бабочек.

– Что? – встрепенулся Реми.

– Тш-ш! – Микель приставил палец к губам короля и кивнул на разбойника. – Это большой секрет. Никто не должен узнать о нем.

Столько часов, дней, недель он провел в поисках слабости этого несносного человека, а ответ лежал на поверхности.

– Правда? – выпалил Реми. – То есть… даже нарисованных? Даже вышитых? Даже…

– Даже на мозаике на дне бассейна. Я пытался с этим бороться, но это какая-то фамильная болезнь, от которой так просто не избавиться. Отчасти мне удалось подавить в себе желание позорно ретироваться при виде этих… чудовищ. Даже какое-то время я мирился с тем портретом. Но вот когда они появляются передо мной внезапно, мне все еще трудно. Если не верите, могу повторить это же позже при вашей матери. Она подтвердит, что я не лгу.

Шестеренки в голове Реми закрутились, и все начало вставать на свои места. Значит, он мучился из-за портрета только потому, что на нем король был изображен в парадном мундире с бабочками. И в тот раз, в бассейне, нырнув слишком глубоко, внезапно наткнулся на мозаику с бабочками. Да уж, что ни говори, а Реми был для него худшим кошмаром, с головы до пят. Ведь бабочки, как отличительный знак короля, были повсюду: на одежде, на украшениях, в убранстве комнаты.

– Так вот почему ты хотел уехать, как только закончишь свои дела, – тихо вымолвил Реми. – Пребывание в моем дворце, должно быть, сущая пытка для тебя.

– Ничего. Я привык.

Они немного помолчали.

Реми смотрел, как Микель не моргая глядит на огонь, как ворошит угли, как пламя отражается в его глазах, и думал, думал, пытаясь разобраться в себе. Из размышлений его вывел тихий голос шерьера:

– Ты правда не помнишь меня?

Реми вздрогнул.

Где-то над их головами трижды проухала сова, а затем послышалось удаляющееся хлопанье крыльев. В кустах стрекотали сверчки, трещал заново разожженный костер, отражаясь оранжевым светом на лицах сидящих около него людей.

– Недавно мне снилось кое-что… необычное, – неуверенно начал юный король, опустив глаза в землю. – Много воды, почти целое море. И я будто тонул в нем. И когда я шел ко дну, наглотавшись воды, и совсем уж было подумал, что захлебнусь, откуда-то вдруг приплыл мальчишка. – Он кинул взгляд на Микеля, наткнулся на две немигающие фиолетовые точки и запнулся.

– Ты уже понял, что это не было сном. – Шерьер не спрашивал, он говорил уверенно и прямо, но негромко. – Это воспоминание.

– Когда-то давно у меня был друг, – кивнул Реми. – Я почти не помню, как он выглядел, и вряд ли бы узнал его сейчас. В тот момент, когда мне было тяжелее всего, он бросил меня и исчез.

Микель вскинул брови:

– В тот день отец внезапно решил отправить меня на военную службу. Он даже не дал мне попрощаться с тобой. И не позволял писать тебе письма. Я не представлял, в чем была причина этого поступка, но сейчас у меня есть некоторые догадки.

– После того случая я несколько месяцев боялся заходить в воду, – продолжал вспоминать Реми, – а когда наконец переборол свой страх, понял, что несколько минут могу свободно дышать под водой.

На лице шерьера на секунду отразилось удивление, а затем осознание.

– Я читал, что наша кровь обладает таким свойством, но не был уверен. Теперь ясно, почему ты не захлебнулся в озере, даже без чувств. Кто бы мог подумать, что простая детская шалость обернется такой удачей через столько лет… Как же нам повезло!

– Тш-ш-ш-ш, – осадил его Реми и взглядом указал на пялящегося на них во все глаза разбойника.

Они не сговариваясь встали и пересели, расположившись с другой стороны костра, на пару метров дальше от неприятного человека, и понизили голоса почти до шепота.

– Что ж, – Реми подобрался к своей излюбленной теме и мысленно потирал руки в предвкушении, – мне кажется, самое время поговорить о ключе. Что он отпирает?

Юноша подался вперед и с воодушевлением уставился на собеседника, нетерпеливо сопя. Эта картина очень развеселила шерьера. На лице его появилась шкодливая улыбка, и он сразу стал похож на двенадцатилетнего мальчишку. Что-то колыхнулось в душе Реми, и он почуял неладное. Но Микель многозначительно развел руками и радостно заявил:

– Понятия не имею!

Реми оторопело захлопал глазами:

– В каком смысле? То есть ты столько времени мне голову морочил из-за вещицы, о которой и сам ничего не знаешь? Да ты издеваешься!

– Ладно, ладно, не горячись, – рассмеялся Микель. – Я расскажу все,