Госпожа преподаватель и Белый Феникс - Марика Полански

и одеяле, и вообще, зачем нужно было заворачивать в одеяло, чтобы потом засунуть в ванну. Всё это представлялось несуразным каламбуром, в котором не было ни последовательности, ни логики. Не знаю почему, но мне вдруг от этого сделалось смешно. Я даже подхихикнула, но тело тут же пробила боль, будто тысячи мелких иголок вонзились в кожу, и я тихонько застонала.

Послышалось шуршание в комнате. Кто-то или что-то утробно заверещало, словно листы книги зашуршали. Потом издало непонятный звук, похожий на клацающее пережёвывание.

— Да успокойся, всё с ней будет нормально, — проворчал тот, кого отправили воду включать. Он помолчал и задал вопросов кому-то: — А с ней точно всё будет в порядке? Может нужно её…

— Времени нет, — всё тем же резким тоном оборвал его первый. Он деловито стягивал с меня одеяло и уже принялся за многочисленные пуговицы и крючки на платье, ругая женскую моду на чём свет стоит. — Она уже инеем начала покрываться.

Я? Инеем? Мне снова стало смешно. Разве можно покрыться инеем, когда на улице такая жара, что хотелось скинуть не только одежду, но и кожу, чтобы стало полегче, попрохладнее? Но ведь я же замерзаю, значит, на улице не может быть так жарко! Или может?

Я попыталась приоткрыть глаза, но это оказалось чертовски тяжело. Веки будто бы весили столько же, сколько и здоровенный платяной шкаф.

— Пшёл вон! — раздражённо произнёс тот, кто меня раздевал. Я про себя отметила две вещи: говоривший был очень зол на второго, и мне было совершенно безразлично то, что происходило вокруг. Словно холод проник не только под кожу, но и протянул свои длинные щупальца к моей душе.

Потом меня резко подняли и куда-то понесли. А спустя мгновение я почувствовала воду, обжигающе горячую, но мне стало значительно легче. Я вздохнула, ощущая, как тепло пробивает ледяной панцирь.

Впрочем, долго наслаждаться теплом не получилось. Всего лишь несколько мгновений, — и холод снова болезненно стянул мышцы.

— Твою мать! — тихо выругался тот, кто отнёс меня в ванную.

— Всеясные боги! — ахнул второй. — Да она же… она…

— Всё верно. Она втягивает в себя тепло, как водоворот — всё, что плавает на поверхности воды.

— Вода! Вода в лёд превращается!

Снова раздался шелест страниц и клокочущее урчание. Только на сей раз оно звучало как-то встревоженно.

Первый снова выругался, но на сей раз цветастее и забористее. Я лениво отметила, что пару фраз можно взять себе на вооружение. Вдруг пригодятся, а что?

Лёд царапал кожу. Мне невольно представилось, как от его острой кромки остаются красные полосы на руках, ногах, животе. Меня снова куда-то несли, но мне было всё равно.

Тьма снова распахнула свои ледяные объятия, и я провалилась в них, более не чувствуя ничего, кроме одного желания — спать и никогда не просыпаться.

* * *

Храм встретили меня тишиной, мрачной и в то же время торжественной. Стоило переступить его порог, как она обвалилась на плечи тяжёлым покрывалом. Но это странное безмолвие подействовало успокаивающе, словно кто-то вытащил из раны старую занозу, которая болела и гноилась внутри.

Я неслышно проскользнула между рядами расставленных вдоль широкого прохода лавочек для прихожан и села в самом углу почти у алтаря. Сквозь витражные стрельчатые окна пробивалось солнце, оставляя причудливую картину на каменном полу. А над алтарем, стоящим перед статуями семерых Богов-Прародителей, поднимался сизый дымок.

Один из служителей храма — юноша, почти мальчик, в золотых одеждах, — окинул меня подозрительным и чуть смущённым взглядом и скрылся в арочном проходе. Было так тихо, что я слышала, как шелестят его одежды за ширмой, где стояли ритуальные артефакты для больших празднеств.

Я не была человеком религиозным. Наоборот, всегда считала, что религии и верования не что иное, как инструмент власти над неокрепшими умами тех, кто предпочитал сидеть и выжидать чужого дядю, который придёт и избавит их проблемы, вместо того, чтобы самим решать, что делать со своей жизнью. Однако в храмах была какая-то своеобразная атмосфера, которая действовала умиротворяюще, помогала отойти и взглянуть на суету со стороны.

Впрочем даже сейчас я не могла не думать о Вэлиане и том, что произошло несколько дней назад. Стыд и тоска разъедали сердце и выворачивали наизнанку душу, обнажая и без того обострившиеся чувства.

Такого я от себя не ожидала. Вэлиан казался мне не более, чем случайным знакомым, проходящим мимо типом со своими странностями и причудами. Да, он был красив. Да, богат. И да, мы пересекались с ним в курьёзных ситуациях. Но этого невероятно мало для того, чтобы любить. Но почему тогда я не могла его выкинуть из своей головы, я не понимала.

Когда я открыла глаза, сквозь шторы пробивались алые лучи, в углах спальни дрожали сгустки тени, и было непонятно то ли заканчивался старый день, то ли начинался новый. Лишь мерное тиканье часов доносилось из кухни. Именно оно выдернуло меня из сна, который я толком-то и не помнила. Разве что какими-то урывками, оставившими неприятный осадок в душе.

Я потянулась, громко зевнула и только в тот момент поняла, что в постели не одна. Медленно повернула голову, и мои глаза расширились от изумления и растерянности.

О'Рэйнер смотрел на меня открыто, и в его серебристом глазу не было и тени сонной мути. Его рука по-хозяйски лежала на моей талии, а в бедро упиралось то, что писательницы сентиментальных романов назвали бы «копьем Эорта». Я разве что смогла выдавить из себя: «Ой!» и, перекатившись вместе с одеялом, свалилась с кровати.

— Да какого демона?! — просипела я, глядя на Вэлиана сквозь спутанные волосы, упавшие мне на лицо.

Я судорожно сглотнула, радуясь, что из-за волос не так заметно, как разглядываю его во все глаза. Под белоснежной кожей перекатывались крепкие мышцы, а когда он потянулся — и в этом движении было больше кошачьей грациозности, нежели птичьей угловатости — у меня чуть не остановилось сердце от восторга.

— Обычно в такие моменты говорят: «Доброе утро, милый!», — спокойно отозвался он, приподнявшись на локте. — Ну или будят поцелуем.

— Каким поцелуем? Куда? — залепетала я, натягивая одеяло до самого подбородка.

Вэлиан повел плечами, будто ответ был сам собой разумеющимся.

— Куда захотят.

Он неспешно поднялся с кровати и подошёл к креслу, на котором в беспорядке валялась одежда. Я же лихорадочно вспоминала, что делала накануне и почему в моей постели оказался мужик. И не абы какой, а именно О'Рэйнер. Однако в голове всплыли лишь какие-то невнятные отрывки: вот я ругаю Книгу за то, что она испортила мою