Змейские чары - Наталья Георгиевна Осояну

и северянка смотрит ему прямо в глаза поверх плеча ни о чем не подозревающего Флорина. По ее бледному лицу бежали ручьи слез.

— Теперь ты ее остановишь? — прошептала она на своем языке, который граманциаш понимал не хуже любого другого. — Теперь она уйдет?

Он не знал, что сказать, и просто кивнул.

Сольвейг тоже кивнула, и…

…Дьюла очутился в пустоте перед Стражем Престола, который продолжал парить как ни в чем не бывало.

До чего же ты дерзкий. Но сработало. Ступай — тебе все еще предстоит подвиг, а затем подлость. Впрочем, быть может, не в указанном порядке…

— …такое?!

Граманциаш опустил руки, которые вдруг стали тяжелыми, словно налились свинцом.

Изумление Станы достигло того предела, когда не хватает слов, — она то ли охнула, то ли всхлипнула, судорожно втянув воздух. И было отчего: лежащая на кровати тень сделалась подлинной тенью, сухой и невесомой статуей из пепла, и под тяжестью одеяла эта статуя начала рассыпаться. Поначалу очень медленно, а потом все быстрее, пока от нее не осталось одно воспоминание.

— Стана, — хриплым, неузнаваемым голосом сказал Дьюла. — Мне снова нужна твоя помощь.

Как же мне не стонать

И не причитать,

Когда шел я по пути, по тропе,

Сильный да красивый,

Но на середине пути

Повстречал Самку четырехногую,

В шкуру медвежью одетую,

Тело она мне искривила,

Грудь разрушила,

Глаза паутиной затянула,

Кровь мою выпила,

Плоть сожрала,

И никто меня не слышал,

И никто меня не видел!

Была уже глубокая ночь, когда смущенных молодоженов проводили в опочивальню. Княжич Груя стоически терпел шутки о первой брачной ночи, краснея до ушей, а невеста робко улыбалась и прятала лицо, тоже зарумянившись. Это была не первая свадьба, на которой граманциашу случилось присутствовать, и он еле сдерживался, чтобы не зевать от скуки. До чего же все они походили друг на друга.

Когда и гости начали расходиться по своим покоям, он взбодрился и посмотрел на Аду, которая — после того, как весь вечер дулась, — ответила таким же внимательным взглядом. Крина, молодая беременная жена Флорина, тяжело поднялась из своего кресла и, опираясь на руку одной из доверенных служанок, рослой и сильной девицы, рядом с которой княгиня смотрелась особенно изящной и хрупкой, ушла к себе.

Его светлость движением брови велел граманциашам заняться тем, ради чего он их нанял: охранять Крину, пока она не разродится. По крайней мере, князю казалось, что дела обстоят именно так.

— Наверное, — проговорил Дьюла, опять поглядывая в сторону Ады, — нет смысла караулить вдвоем. Давай этой ночью я ее посторожу, а следующей — ты. Мы запросто вызовем друг друга, если и впрямь кто-то появится и будет нужна помощь.

— Хм… — Она сделала вид, что размышляет. — Пожалуй, ты прав. Я немного побуду с тобой, а потом пойду спать. Недосып, знаешь ли, плохо влияет на цвет лица.

Она вернулась к привычному шутливому тону, пусть шутка и избитая; Дьюла ответил тем, что от него ждали, — принял предложение о мире. Граманциаши последовали за Криной и ее служанкой, и Стана, уже дожидавшаяся их у дверей спальни, провела чужаков в комнатку по соседству, где из всей обстановки были только табурет и стол, на котором стояли таз для умывания и кувшин. Этот закуток предназначался для бдения, а не для того, чтобы спокойно спать до утра.

— Что ж, начнем отрабатывать свое жалованье… — рассеянно проговорила Ада, подойдя к окну.

С этой стороны замка город был почти не виден, снаружи царила тьма, и лишь где-то в горах виднелся огонек костра — он выглядел еще одной, очень крупной и желтой звездой, трепещущей низко над горизонтом.

— Как думаешь, демон придет?

— Несомненно, придет. — Дьюла сел на табурет, сунул руку в кувшин и потрогал воду. Холодна как лед. — Самка начала свою историю и, конечно, захочет ее продолжить. А может, наконец-то поставить точку.

— Историю? — Ада чуть повернула голову, чтобы взглянуть на него краем глаза. — Какую историю?

— Ну что ты… — ухмыльнулся Дьюла. — Это же совершенно очевидно. Демоница за что-то мстит Флорину. Князь когда-то обидел ее или оскорбил, и она это запомнила. Своими действиями Самка хочет заставить его почувствовать себя таким же несчастным, как она в тот самый момент, когда… все началось.

— Она кого-то потеряла? — тихо спросила чародейка.

— В этом нет никаких сомнений. Но… я заглядывал в Книгу Флорина — полагаю, тем же способом, что и ты. Увы, в его воспоминаниях нет никаких подсказок.

— Да, я пыталась его прочитать… — Ада подошла вплотную, встала так, что ее левое колено оказалось у Дьюлы между ногами. Она положила ладони ему на плечи и посмотрела на него сверху вниз очень долгим, изучающим взглядом, как будто чего-то ждала. — Знаешь, если бы я не знала про твой зарок, решила бы, что ты мне врешь.

— Я говорю правду. Сама сказала — таков зарок. Впрочем, совсем недавно ты и впрямь обвинила меня во лжи… Я, кажется, запутался.

— И немудрено!

С тихим смешком она наклонилась, и, когда их губы соприкоснулись, слились в глубоком поцелуе, Дьюла почувствовал, как что-то скользкое и холодное проникло в его глотку, опускаясь все ниже и ниже, почти достигнув сердца.

А потом она ушла так быстро, что он даже не успел опомниться.

Время тянулось медленно, как густая смола, стекающая по стволу дерева. Дьюла вспомнил язык камня и произнес несколько фраз, от которых ближайшая стена сперва начала оплывать, как свеча, потом сделалась гладкой, как зеркало, и, наконец, к ней вернулся прежний облик. Он не знал, когда случится то, что должно было случиться, и оставалось лишь напрягать слух.

Но это оказалось лишним: раздавшийся в ночной тиши женский вопль не услышал бы только глухой. Граманциаш вскочил со своего табурета, выбежал из комнаты. В покоях княгини суетились испуганные служанки, однако он, даже не взглянув в их сторону, помчался по коридору туда, где разместили молодоженов.

Небольшая толпа собралась у дверей, запертых изнутри. Крики продолжались, и, хотя в них звучала жуткая боль, никто не осмеливался выломать эти самые двери, все оказались скованы замешательством и страхом. Растолкав мужчин и женщин, не обращая внимания на то, слуги это были или почетные гости, граманциаш положил черную ладонь на пластину замка, и ключ, торчавший с другой стороны, неохотно повернулся с чередой скрежещущих щелчков. Створки распахнулись.

В комнате горело несколько свечей. В полумраке граманциашу и тем, кто ворвался внутрь следом за ним, сперва показалось,