Драконьи булочки (СИ) - Лариса Петровичева

ступени были расчищены, и за окнами мелькала белая рубашка Алпина. Над крышей струился дымок — работали печи.

Оран остановился у ступеней и посмотрел так, словно моя поддержка сейчас была для него очень важна. Словно он ни на кого не мог положиться, кроме меня.

— Я останусь здесь, — произнес Оран. — Если совет хочет узнать подробности о моем чуде, то пусть приедет, поезда на Макбрайдские пустоши ходят регулярно. Я не раб и не слуга, чтобы прибегать по щелчку пальцев. Так и передай.

Он дунул на птичку — та развернула крылья, окуталась золотым сиянием и исчезла. Алпин, который тем временем вышел с доской объявлений на улицу, так и замер с раскрытым ртом.

— Ничего себе чудеса! — завороженно проговорил он. — Вы только нашим не показывайте, особенно оркам. Свистнут и глазом не моргнут. Орки еще и разберут, чтоб понять, как сделано.

Мы поздоровались, вошли в пекарню, и начался рабочий день. Может, есть смысл и правда какое-то время пожить здесь на втором этаже? Оран будет рядом со мной и с любимой печью, а я не буду просыпаться ни свет, ни заря.

Я вымыла руки, повязала фартук, и Алпин поставил передо мной свежесваренный кофе. Пекарня заработала: Большой Джон выкладывал на противни ржаные и пшеничные батоны и булочки, от печи шёл сытный дух мясняшек, и я заглянула из зала в основную часть пекарни и спросила:

— Джон, ты что, спать не ложился?

— Спать на том свете буду, — сказал гном. — Думал над блюдами в наше заведение, вот так!

Оран тем временем уже месил тесто, полностью отдавшись работе и не замечая ничего вокруг. Он сейчас был словно музыкант, окутанный вдохновением, погруженный в свое творчество.

Тесто в его руках казалось живой плотью. Вот Оран взял нож, разделяя его на два больших куска, и оно раскрылось так, как женская суть может открыться навстречу любимому, принимая его полностью до краешка.

— И что ты придумал? — спросила я, с усилием отводя взгляд. Ни к чему так таращиться, хоть мы и истинная пара друг для друга.

— А все просто! — ответил Большой Джон. — Мы заведем твёрдое меню. Так и готовить проще, и людям легче, никаких глупостей с выбором, и добро не переводится. На завтрак по понедельникам, например, пышный омлет с ветчиной и овощным салатом. На обед свекольный суп с говядиной, картофель с рыбой в пергаментной лодке и...

Он не договорил. Снаружи послышались голоса, потом в дверь застучали и заорали:

— Джина Сорель! Где эта распутница?

* * *

На ловца и зверь бежит. Я никогда не спутаю ни с каким другим голос женщины, которую до конца дней своих буду поминать тихим незлым словом "гадина".

— Это моя свекровь, — голос прозвучал глухо и тяжело, словно чужой. — Быстро же их принесло…

Кевин и его мамаша никогда не были дураками. Они бы держались как можно дальше от пустошей, если бы отправили ко мне убийц — а раз они все-таки здесь, то заказчик у банды Гироламо другой.

И нам теперь надо выяснить, кто именно так меня невзлюбил, что захотел мою голову.

Алпин вынул из-под стойки биту для игры в лапту, открыл дверь и, небрежно поигрывая своим оружием, рыкнул в утренний мрак:

— Это кто тут за ртом забыл проследить? Я ему сейчас зубы-то поправлю на сторону!

Правильно я сделала, что вернулась домой. Здесь не все против меня — есть и те, кто охотно выступает на защиту.

Свекровь, которая стояла на ступеньках, шарахнулась назад так, что чуть не слетела на землю. В стороне я увидела Кевина: тот шумно опорожнял желудок в снег.

Понятно. Так спешили сюда, что решили не добираться поездом, а проложили заклинаниями червоточинку в пространстве. Делаешь шаг — и вот ты на месте. Все бы ничего, но если ты прошёл вот так, тебя непременно стошнит.

А свекровь держалась, надо же.

— Ты! — тявкнул Кевин, вытирая губы и взбегая по ступенькам. — Я тебя размажу, ты, таракан!

В торговый зал выбежали Оран и Большой Джон. Гном небрежно поигрывал неким подобием кистеня, а Оран встал так, чтобы меня закрыть.

— Иди на второй этаж, — бросил он через плечо привычным сдержанным тоном. — Мы с ними разберёмся.

Свекровь справилась с волнением и заголосила так, что по всему посёлку завыли собаки:

— Разберётся? Сопли утри, деревня, разбиралка ещё не выросла! Ах ты, шлюха! Решила моего мальчика обобрать? Поделила, что тебе не принадлежит?

— Деньги мои верни, потаскуха! — поддержал её Кевин. — И ведь хватило ещё наглости обвинять меня в измене! Это твои хахали, да? Спишь с ними сразу или по очереди?

Большой Джон принялся раскручивать свой кистень, Алпин поднял биту, а Оран...

А Оран дохнул огнём.

Он весь преобразился в мгновение. Сделался шире в плечах, дернулся всем телом так, словно хотел выпустить из себя что-то огромное и бесконечно могущественное. Лицо дракона исказилось и заострилось, внутреннее пламя, скованное проклятием, закипело у самого горла.

Оран издал хриплый крик, похожий на птичий клекот — конечно, если бывают птицы размером со слона.

Конечно, он не исторг огня. Но впечатление произвел.

Кевин нервно заикал и мелкими шажками попятился к выходу. Свекровь пока ещё держалась на ногах, но по её виду было ясно, что встреча с Создателем не за горами.

— Джина Сорель моя истинная пара. Истинная дракона, — пророкотал он, и я качнулась и вцепилась обеими руками в витрину, чтобы не упасть. Смертное существо так говорить не может — это был глас трубы, которая поднимает грешников из гробов в День гнева. — И никто не смеет говорить о ней в таком тоне. Знаете, за что меня прокляли?

Свекровь ойкнула и принялась заваливаться в обморок. Кевин едва успел ее подхватить.

— За то, что я сжег таких вот негодяев! — рык сделался таким, что в пекарне зазвенели стекла.

И в мгновение все закончилось. Оран выпрямился, снова становясь собой, сдержанным и чуть отстраненным. На его посеревшие щеки медленно возвращался румянец. Оран обернулся ко мне и едва уловимо улыбнулся.

Он все сделал так, как надо, и наконец-то стал собой. Мужчиной, способным защитить любимую. Драконом, который может сражаться. Пусть Орана прокляли и лишили огня — сейчас это не имело значения, потому что настоящий огонь был в душе, и никто не смог бы его погасить.

Я прочла это в его глазах и смогла лишь улыбнуться в ответ.

— Вашу мамашу, началось утро! — шеф Ристерд в расстегнутом пальто поверх рубашки и в фуражке, криво сидящей на голове, поднялся по ступенькам. — Возился с этими уродами