Драконьи булочки (СИ) - Лариса Петровичева

“Вкус навсегда” продолжил работу, гостеприимно открывая двери для посетителей, вот только никто не входил в них. Поселяне встали дружным строем против обманщицы — на Макбрайдских пустошах не любят, когда кто-то не выполняет обещания.

К новому году “Вкус навсегда” закрылся. Из здания вывезли столы и стулья, стенные панели, витрины и печи, и оно снова стало тем, чем было — старой заброшкой. Какое-то время на ней еще болталась забытая ткань вывески с надписью “Здесь вкусно всегда!”, но в один прекрасный день она исчезла.

Я могла торжествовать и праздновать победу — но у меня не было времени на злорадство. Надо было работать. Люди привыкли завтракать и обедать в моей пекарне, а вечером устраивать в ней романтические ужины, так что дела шли хорошо.

— Вот теперь мне даже спокойней стало, — как-то раз признался шеф Ристерд, вытирая носы своей малышне. — Знаю, что они хорошую еду едят! Я-то разве повар? Да, хрючева какого-нибудь могу наварить, но детям-то не хрючево нужно. Ну, ребята, что надо сказать тете Джине?

— Спасибо! — хором пропела маленькая троица, и шеф поинтересовался:

— На свадьбу-то пригласишь?

Я улыбнулась.

— Конечно. Весь поселок будет гулять.

На пустошах всегда было так: ты делишь с людьми свое горе и обязательно зовешь их, когда у тебя радость. А свадьба была не просто радостью — обретенным счастьем для нас обоих.

Платье я заказала в столице, выбрав тот классический фасон, который равнодушен к переменчивой моде. Маленькие рукава-фонарики с тонким кружевом, россыпь жемчужин по аккуратному вырезу и поясок под грудью. Платье струилось легкими волнами, оно подходило к любой фигуре и, примерив его и посмотрев на себя в зеркало, я подумала: однажды моя дочь увидит его и скажет “Мама, ты настоящая фея!”

Не знаю, откуда пришло это видение. Я смотрела в зеркало и видела маленькую девочку с темными волнистыми волосами — она замерла, восторженно рассматривая меня и не замечая, как крошится круассан в ее пухлых ручках.

Видение было со мной несколько мгновений — но от его нежной хрупкости мне захотелось плакать.

День нашей свадьбы выдался снежным и вьюжным, словно все наши недруги хотели помешать нам с Ораном войти в храм. Мой дракон, одетый в торжественный темный костюм с маленькой розой в петлице, сжал мою руку и негромко сказал:

— Ты удивительно красивая, Джина. Слышишь, как метель воет?

Да что я — это весь поселок слышал. Жители Шина, которые входили в церковь, были похожи на веселых заснеженных медведей.

— У драконов есть поверье: если в день зимней свадьбы метель, то это к большому богатству, — продолжал Оран. — Каждая снежинка это золотая монетка на счет.

— Вот бы да, — улыбнулась я, и Оран кивнул, но вид у него был крайне серьезный.

— Конечно. Ребенку нужно приданое.

Я недоумевающе посмотрела на него. Машинально прикоснулась к животу и вспомнила девочку с круассаном. Она посмотрела на меня с тем бесконечным теплом, с которым могут смотреть только дети. Помахала ручкой: скоро мы встретимся! Совсем-совсем скоро!

— Что это ты имеешь в виду? — спросила я, уже зная, каков будет ответ. Мы подошли к алтарю, священник открыл тяжелый старинный том, и Оран ответил:

— Дракон-отец всегда знает, когда его женщина ждет ребенка. Между ним и… — он нахмурился, прикидывая, — и нашей девочкой сразу же закладывается связь. Тонкая золотая нить.

Я подозрительно посмотрела на него: шутит? Нет, совершенно серьезен.

— Значит, девочка? — уточнила я, и Оран улыбнулся.

— Да. Маленькая девочка с моими волосами и твоими глазами. Но потом надо еще пару девочек или мальчиков. У драконов большие семьи.

Я кивнула. Семья Орана узнала о снятии проклятия — Киллиан видел все своими глазами и рассказал в подробностях, вернувшись в столицу — и не задавала нам вопросов. Нас оставили в покое: видно, клятва Орана удовлетворила всех. В газетах упомянули, что Луавера возглавила музей — что ж, драконы всегда получают желаемое, это всем давно известно.

Главное, что дом Боллиндерри не интересовался нами.

— Возлюбленные дети мои, — произнес священник и в храме воцарилась благоговейная тишина. Даже вдова Тимоти перестала рассказывать соседке о том, как сама выходила замуж. — Мы собрались здесь, чтобы сочетать законным браком Орана из дома Боллиндерри и Джину Сорель, леди Макбрайд.

Мы с Ораном переглянулись. Волнение кипело в крови, словно я залпом осушила бокал южного вина.

— И я хочу спросить тебя, Джина, — священник посмотрел в мою сторону, и я некстати вспомнила, как наемники Луаверы едва не убили меня на пороге храма. — Согласна ли ты взять в мужья Орана из дома Боллиндерри, любить его, хранить ему верность в счастье и несчастье, пока ваш общий путь не прервется?

Вдова Тимоти всхлипнула и сказала, что вот так же ее спрашивали в былые времена.

— Согласна, — улыбнулась я.

— А ты, Оран? Согласен ли ты взять в жены Джину Сорель, леди Макбрайд, любить ее, хранить ей верность в счастье и несчастье, пока ваш общий путь не прервется?

— Согласен, — отчеканил Оран. — Другого ответа и быть не может.

— Тогда, перед лицом Господа нашего и достойных свидетелей объявляю вас мужем и женой! — произнес священник. — Любите друг друга, живите долго, живите счастливо!

Это стало знаком для поселян — нас сразу же принялись закидывать рисинками, на долгую и богатую жизнь. Мы с Ораном поцеловались — уже супружеским поцелуем — и я подумала: надо же, чтобы встретить свое счастье, мне однажды надо было застать мужа с любовницей!

Конец.