Последнее дело инквизитора. Полюбить Тьму - Константин Фрес

— Всегда и на все. За кем бы я ни охотился.

— Нет, я не могу…

— Вы будете истерить и ломаться или делать то, что я вам велю? — гневно выкрикнул Тристан. — В самый опасный момент мне тоже придется с вами торговаться и уговаривать? Бейте или катитесь к черту!

Удар последовал почти мгновенно, сильно и страшно, как бросок кобры, и белоснежные ладони Тристана еле успели сомкнуться, зажимая между собой лезвие надежнее двух каменных плит, так, чтобы оно не повредило ему.

Тристан остановил удар у самой своей груди, но острие все же больно кольнуло его кожу, выпустив из-под лезвия каплю алой крови, и он со стоном зажмурился, переживая чудовищную боль и погружаясь в водоворот видений.

И первое, что он увидел — это был ненавистный трехногий калека. Он словно почуял, что Тристан смотрит на него через тьму, закричал и отшатнулся. Его старые, гноящиеся глаза смотрели во мрак, и видели там алые глаза Тристана, наполненные гневом.

— Да, я помню тебя, — произнес Тристан. Его слова тянулись долго-долго, а сам он словно падал и падал, пробивая слои реальности, и видения накатывали на него с пугающими четкостью и реализмом. — Где ты открыл этот чертов портал, покажи мне, старый ты таракан… и смерть твоя будет быстрой.

Старик не отвечал; он рыдал и отступал прочь, мотая головой, но Тристан и без него видел поднимающиеся стены города, темные кривые улицы, по камням которых ручейками стекала грязная дождевая вода, и какой-то дом с витражной розой под крышей.

Пахло тающим воском, благовониями, травой и мокрыми ветвями. Запущенный сад встряхивал пышными шапками деревьев. Звонко капала вода, выдалбливая ямку в белом пористом камне.

— Что это за место? — прошептал Тристан. Дверь дома открылась, на миг он увидел темную прихожую, лестницу, ведущую наверх, но стоило ему попытаться разглядеть получше, как его вышвырнуло прочь из этих видений и перекинуло в другие.

В одном из них герцогиня в своем мальчишеском наряде — Ветта, как он ее назвал, — выступила вперед, пряча в рукаве свое оружие, и Тристан шагнул к ней.

Он положил ладонь на ненавистную маску, сдернул ее, и не успел даже заглянуть в лицо женщины, как она обвила руками его шею.

Поцелуй ее был горячий, горячее, чем обнаженное тело под ладонями Тристана. Ее тело. Желанное. С нежной шелковистой кожей. Понимая, что это наваждение может исчезнуть в любой миг, Тристан со стоном приник к женщине, отвечая на ее горячие поцелуи так же пылко, запуская язык в ее разгорячённый рот, овладевая ею своим языком, выпивая всякий ее стон, тиская все ее тело, жадно, шаря ладонями по груди.

На один миг Тьма слила их так тесно, что у Тристана закружилась голова от возбуждения. Теперь его было в два раза больше. Теперь он чувствовал то же, что и она — податливая женщина в его руках.

Она желала его.

Ее тело, влажное, страстное, извивалось в его руках, она пила его поцелуи, как истомленный жаждой человек холодную вкусную воду. Она царапалась, как кошка, словно хотела выцарапать из его душу и забрать себе, она запускала пальцы в его волосы, влекла к себе его сильнее, чтобы гни на миг не разрывать поцелуя, чтобы жить и умереть в нем, но…

Боль от укола прошла; капля крови, что высекло лезвие из кожи Тристана, скатилась вниз и впиталась в его сорочку, и он пришел в себя. С трудом разжал стиснутые у груди в молитвенном жесте ладони, и герцогиня опустила свое оружие.

Это безумие, это пламенное видение длилось всего миг, пока длилась боль от ранения.

И, кажется, оба в нем участвовали.

Герцогиню трясло точно так же, как и его. Она даже позволила коснуться себя. Обнять. И сама упала в его объятья, дрожа и шумно дыша под маской. Но целовать себя не разрешила; не позволила маску снять, хотя Тристан отчетливо помнил вкус ее губ, все еще ощущал ее язык на своем.

Она целовала его. В видениях или нет, но целовала. Воспользовалась моментом. А сейчас снова противится и отталкивает.

— Почему нет? — шепнул он. — Я же знаю…

— Вы ничего не знаете, — перебила она его. — Это всего лишь человеческая слабость. Жажда мужчины. Так бывает у женщин. Но это не чувства, не страсть, не любовь.

Глава 5. 3

Возможно, были бы еще объяснения и горячие споры, но разгореться им не дали.

В комнату Тристана ворвался Густав, что само по себе было нонсенсом, и выкрикнул:

— Ваша милость, надо бежать!

— Что такое? — с неудовольствием произнес Тристан, выпуская из рук женщину. Но Густав был так возбужден, что не обратил внимания на то, что Тристан и герцогиня практически обнимались.

— Я чувствую их, — сухо и кратко произнес Густав. — Голодных. Их пустили по нашему следу, чтобы добить тех, кто осмелился остаться на стороне Ее Темнейшества. Нужно уходить. Их слишком много, мы не отобьемся…

И Густав как-то трусливо втянул голову в плечи, словно пес, боящийся грозы.

— Черт знает что! — выругался Тристан. А герцогиня испуганно ахнула.

— Голодные? — переспросила она растерянно. — Что это такое — голодные, я впервые такое слышу!

— Вы их называете ожившими безумцами, — кратко бросил Тристан. — Те, чей разум мертв, те, кто потерялся во мраке. У них нет душ, только жаждущее тело. И жаждет оно слишком многих вещей. Неконтролируемо и алчно.

— Например? — испуганно прошептала женщина.

— Например, растерзать и сожрать нас, мадам, — быстро ответил Густав. — Их может остановить только тот, кто послал. А если их не остановить, они будут преследовать жертву, пока их гнилые тела не рассыплются в прах, не развалятся по косточкам.

— О, ужас!

— Да, мадам. Но ужаснее всего, что их не отличить от обычных людей. Точнее, вы не отличите; у оборотней же насчет этих существ нет ин малейшего заблуждения. Идет такой господин, с тросточкой и в лаковых ботинках, щеголь-щеголем, улыбается. А сам только и ждет команды, чтоб сорваться с поводка и загрызть кого-нибудь. Раскроет рот до ушей, а там зубов полно, в три ряда! И нет ни капли сочувствия ни к кому! Уговаривать его бесполезно, взывать к милосердию тоже. Наверное, оттого, что мозгов в его голове нет совсем. Он движется одной лишь магией. Недобрыми силами, что вызвали его к странной, ненормальной жизни.

Все это Густав бормотал уже на ходу, сбегая по лестнице, то ли успокаивая женщину, следующую за ним, то ли озвучивая свои страхи. Остальным оборотням тоже было не сладко; они даже поскуливали, непроизвольно принюхиваясь