Стратагема несгораемой пешки - Андрей Евгеньевич Фролов

пробормотал рыжий, задумчиво вращая перед собой схему «Фоертурма». — На что осмелишься, куда ударишь?..

Киллиан знал этого пенса. Воевал рядом с ним, командовал им, слушал его мысли.

Как ты поступишь, Доппельгангер?

Внутренний голос, способный ответить за Мартина Данста, молчал.

Осознав, что уже через несколько часов будет знать куда больше, Киллиан едва не вскочил. Снова потянулся за сигаретой, вздохнул, опустил руку. Внезапно положил пальцы на трекбол и раздробил голограмму на несколько фрагментов.

План. Схема. Карта.

Черточки, линии и пунктиры, на которые в этот же самый момент смотрит его персональный враг.

Как он войдет?.. С улицы? Сверху? По стенам? Внедрит человека в штат местных работников? Пробурится из-под пола? Ударит газом, вырубая целое крыло? Запустит клеща, отключая генераторы?

Несмотря на неприязнь, ирландец знал Данста, как умного стратега и расчетливого бойца. Он станет готовиться максимально — пока позволяет время, — долго и тщательно. Приведет свое войско под стены замка, только если будет абсолютно уверен в правильности следующего шага. Скорее всего, не станет рыть подкопов — просто пойдет на продуманный и быстрый штурм.

— И если, Кромвель, ты тогда падешь, — одними губами пробормотал Финукейн, разглядывая трехмерный план так, словно хотел одним взглядом вскрыть цифровой мираж и проникнуть в кодировку виртуальной модели, — ты примешь смерть, как мученик святой…[33]

Они оба читали Лиддел Гарта. И Сунь Цзы читали. И «36 стратагем». Мемуары Луция Корнелия Суллы и учебники Гари Джексона, боевого офицера «морских котиков» и одного из директоров «Черной воды» — праматери Шахматного Клуба. И множество иных мудреных рукописей, раскрывающих дилетанту таинства боевых столкновений. А потому в сознании Киллиана продолжала крепнуть мысль, что Доппи ударит его в лоб. Разумеется, не бездумно, а с созданием железного перевеса. Войдет, потеснит, будет бить тактикой. Людей для этого, увы, у него вполне хватает…

Но полагать, что Данст не воспользуется резервным вариантом, означало не думать вовсе.

Он увидит, где его ждут.

Позволит заметить себя и раскроет намеренья.

Сделает вид, что направляется в ловушку.

Ударит в неожиданном месте.

И продолжит давление по фронту.

Вот его тактика, и иного ждать неразумно…

Где будет нанесен отвлекающий? Стекла, занимающие северную стену лаборатории, непробиваемы, выхлестнуть их можно лишь изнутри, ударив по ключевым местам мощным тактическим зарядом. Шахты лифтов ведут к охраняемому пропускному пункту. Остается вентиляция и перекрытия, местами полые и способные пропустить человека.

Здесь, здесь, еще вот здесь.

— Радольский, что это?

Тот отвечает.

— Понятно.

Отвлекать будут со стороны вентиляционных колодцев. Но главный удар американец нанесет именно там, где его будут ждать. Ждать недостаточно сильно. Как в боксе: противник поднимает руки, и целиком прикрывает голову; а затем чуть-чуть приопускает заслон, выманивая на длинный затяжной выпад. Конечно, некоторые проигнорируют откровенную ловушку. Но не Марти… Тот воспользуется тем, что соперник приоткрылся, пусть даже намеренно и едва… и ударит на опережение. В самую трудную и защищенную из мишеней.

Это означает…

— … необходимо внушить противнику, что мы ожидаем равносильных атак сразу с нескольких направлений, — Киллиан неожиданно осознал, что говорит вслух, а Бесарт внимательно слушает, стараясь не сорваться на кашель. — Однако с центрального — одного из труднейших, — в меньшей степени. В меньшей настолько, чтобы это напоминало нашу легкую оплошность. Излишнюю самоуверенность. Недооценку. И тогда прямолинейность Данста сыграет против него… Впрочем, фланговую группу блокировать тоже придется сюрпризом. Полагаю, именно в их задачу войдет захват мозгов раненого имплицитора.

Финукейн встал, вынимая сигареты и теперь-то уж точно собираясь закурить.

— Мы не станем гадать, откуда вынырнет дублирующая группа Данста, Бесарт, — сказал он, вертя на запястье пульт управления акустическим куполом. — Мы сами укажем ему позицию, с которой нужно появиться. По той же логике. Выброси из головы все варианты подхода. Все, кроме одного. Сконцентрируйся на нем… и Доппи станет думать, что отныне остальные защищены надежнее, чем Форт-Нокс или резиденция МИ5. Но поставь в последнем, нужном тебе коридоре единственный пулемет, вполне преодолимый, и Данст появится в его прицеле, словно вызванный заклинанием демон. Здесь…

Палец ирландца проткнул голограмму.

— Именно здесь. Мне срочно нужна информация о давлении и температурных режимах этих вентиляционных шахт. И, пожалуй, придется все же прикупить кое-какое дополнительное оборудование…

30 декабря 2068 года. Местонахождение неизвестно. 19−00

— Чем ты живешь, Кольт?

— Прошу про-ощения?

— Ну… — Она замялась, но больше для наглядности — дескать, я хорошо понимаю, что подобные разговоры в нашей среде не приняты, но унять любопытство не могу. Совершенно мужским жестом потерла подбородок, а затем пояснила: — Спрашиваю, чем наполнена жизнь Джастина Кольта, когда тот не находится на работе?

Он изогнул бровь.

— Хочешь сходить со-о мной в театр?

Эйрин рассмеялась. Искренне, по-настоящему, на миг вернув себе привлекательность.

— Нет… просто… любопытно.

— Сколько лет ты в деле?

— Слишком много, — девушка пожала плечами. Сменила позу, подняла к ободранному потолку глаза. Стул скрипнул, предупреждая, что не потерпит излишне резких телодвижений. — Запах пороха знаком мне с детства, если ты об этом…

— Думал, шахматному этикету учат на самых первых по-орах.

— Этикет ни при чем… — Маршалл смутилась. — Он лишь предписывает, но не диктует. Мной же движет обычное любопытство. Стремление развеять смертную скуку и поддержать разговор. Меня всегда раздражали мутные завесы, безликость и смена паспортов. Как думаешь, может Данст в мирное время работать, скажем, школьным учителем?

— Для таких, как Доппельгангер, не бывает мирного времени.

— А сам ты давно в бизнесе?

— До-остаточно.

— Тебе по нраву?

Джастин хмыкнул. Настойчивость Конопатой сбивала его с толку, и даже заставила отложить портативную рацию, в недрах которой он ковырялся. Парень невольно прикоснулся к тюремной татуировке, украшавшей левую половину шеи.

— Признайся, что нравится! Мне вот тоже сначала нравилось…

— Жить войной?

— Ага, — она совершенно серьезно кивнула. Поежилась и уткнулась взглядом в пыльный пол, по углам покрытый росчерками изморози. — Хотя это и войной-то не назовешь… Вот у нас в Ирландии, когда я еще пешком под стол ходила, вот это была война. Или на Кавказе. А партии Клуба? Просто способ заработка, не хуже и не лучше иных.

— Для многих он становится смыслом бытия, — туманно ответил австралиец. — Взгляни, например, на Сантейро-о. Для него Клуб — это жизненный путь. Я, конечно, не хочу скатываться на мистические размышления о предназначении чело-овеческом, но иногда ловлю себя на мысли,