Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

– Жалко Смира, – сказала девушка, когда обоз тронулся дальше. – Перстень памяткой о жене покойной был. Такой ни за какие деньги не купишь.

Лют пожал плечами. Он был чужд подобному вздору. Но Лесану, которая за дни странствия уже присмотрелась к оборотню, снедало нехорошее предчувствие, объяснения которому она не находила. Глубоко в сердце свербело гложущее беспокойство. И хотя волколак был безмятежен, и на первый взгляд ничто не предвещало грозы, внутреннее чутьё не желало униматься.

Как оказалось, не впусте.

Когда на ровные сугробы едва-едва опустились синие сумерки, а обозники ещё нежились у догорающего костра после ве́чери, Лют отставил опустевшую миску, поднялся, незряче огляделся и похромал к той самой троице, о которой только и говорил все эти дни. Мужчины его не заметили. Они сидели тесно и негромко беседовали, над чем-то посмеиваясь.

Оборотень ступал неспешно, а чтоб не налететь на сидящих вокруг камелька́[11] людей, шарил рукой в пустоте. Однако Лесана в который уж раз про себя отметила: нет в его движениях осторожной неуверенности, свойственной настоящим слепцам.

Девушка видела, как волколак отыскал Копыла, нащупал его плечо, наклонился и что-то сказал на ухо. Лицо мужика на миг окаменело, а потом преисполнилось удивления.

– А ведь я говорил, – нарочито громко произнёс Лют, продолжая удерживать собеседника. – У незрячих острый слух.

Сердце обережницы нехорошо ёкнуло. И не зря. В миг, когда она начала медленно подниматься со своего места, чтоб подойти к «брату», тот коротко размахнулся и врезал Копылу кулаком в лицо. Мужик, не ожидавший такого поворота, опрокинулся на спину.

Лесана подхватилась. В едином ладу с ней повскакали со своих мест и остальные путники. Хорошо хоть Тамир не растерял бдительности и удержал девушку: не пустил бежать поперёд мужиков, шикнул, мол, ты-то куда. И сам шагнул к месту свары.

Впрочем, оборотень уже равнодушно отошёл от неприятеля и стал в сторонку, скрестив руки на груди. Будто это не он несколько мгновений назад ни за что ни про что вдарил безвинному человеку со всей молодецкой дури.

Удивлённый Хран склонился над изувеченным, оглядывая лицо. Лесана мысленно хмыкнула: Лют знал, как бить. Глаз у мужика заплывал, но крови не пролилось. Ежели надрезать желвак, то к утру и следа не останется. Но кто же решится пускать руду посреди леса, где бродят ходящие?

– Ты чего, Лют? – удивлённо спросил ратоборец, обернувшись к слепцу. – Белены объелся?

Лесана всё же протиснулась к «брату», встала рядом. Он нашарил рукой её плечо и легонько сжал. В этом прикосновении было что-то успокаивающее, этакий призыв не гневаться, не держать сердца зазря.

– Зачем ударил? – спросил оборотня безмерно удивлённый Смир.

– Пусть сам скажет, – ответил Лют и повернулся туда, где стоял, держась за подбитый глаз, Копыл. – Скажешь, за что получил?

Тот глядел на незрячего супротивника, как на припадочного.

– Сдурел?

– Нет. Я всё слышал. Смир, ты, ежели перстень ищешь, у него спроси, где пропажа.

Купец обратил удивлённый взгляд на угрюмую троицу. Те переглянулись. Слишком поспешно. И слишком испуганно.

Хран не вмешивался. Стоял, заложив руки за пояс и будто оценивая произошедшее на свой лад. Но взгляд его потемнел.

Копыл, не снискав ни в ком из сопутчиков поддержки, зло отчеканил:

– Мне по роже дали! И я же ещё виноватый? Совсем ошалели? Мыза дорогу серебром платили, не торгуясь!

– А ты не боись, – миролюбиво отозвался Лют. – Яви, чего там у тебя в заплечнике-то. Я, ежели хочешь, тоже всё добро своё разложу. Мне прятать нечего. Ну? Покажешь, что в мешке да на поясе?

Копыл с товарищами сызнова обменялись взглядами.

– Ничего показывать не стану, – сказал он твёрдо. – До города поедем. И там меня пущай к посаднику ведут суд чинить. А покамест я тут по той же правде путь держу, по какой ивы все.

Лют, не таясь, усмехнулся и спросил:

– А за что по роже получил, скажешь?

Копыл глядел на него угрюмо.

– Чего молчишь? – Оборотню, видать, нравилась воцарившаяся на поляне тишина.

– У тебя слово к обидчику есть? – спросил устало Хран у избитого. – Ну?

– Нету! – выплюнул Копыл, держась за заплывший глаз. – Нету к нему слова. Посадник рассудит, кому в по́рубе сидеть.

– Посадник-то рассудит, – насмешливо отозвался Лют. – Только ежели вам скрывать нечего, зачем до посадника терпеть? Я ведь и второй глаз ненароком подбить могу.

Лесана не представляла, какое усилие воли потребовалось Копылу, чтоб не кинуться на наглеца. Ей и самой хотелось ему врезать. Чего ещё затеял? Взбаламутил всех! На них теперь как на скаженных глядеть будут. Удружил…

Тамир угрюмой тенью стоял по левое плечо оборотня и молчал. Вот чего язык за зубами держит? Муж ведь! Хоть бы слово обронил! Лесану охватила глухая досада.

– Лют, – как можно мягче окликнула она «брата» и погладила по плечу, хотя больше всего хотела отвесить тяжёлую затрещину. – Ну что ты, что ты… Вы уж простите. На него, бывает, находит.

Лесана старалась говорить виновато и ласково, хотя внутри всё клокотало от гнева.

– А меня-то чего прощать? – удивился Лют, которому, по всему видать, не хотелось так легко заканчивать свару. – В глаз он за дело получил. Кстати, перстень смировский у него в котомке. Да и в куша́к[12] много занятного вшито.

Мужчины зашумели. Все они знали друг друга давно, не первый раз путешествовали вместе. К Люту, Тамиру и Лесане они тоже привыкли и считали почти своими. Лесана стряпала и никого не обходила ласковым словом. Лют, несмотря на своё калечье, был весел, смешлив и говорлив. Немногословность же Тамира объясняли не нелюдимостью, а той самой привычкой, когда слово – серебро, а молчание – золото. А вот троих хмурых чужинов, державшихся всю дорогу наособицу, путники подспудно недолюбливали.

Хран нахмурился. Как ратоборец, ведущий обоз, именно он должен был решить безобразную распрю, поэтому сказал:

– Копыл, к чему нам обиды? Покажи свою котомку, коли скрывать нечего. Ежели Лют брешет, так я на него виру наложу, куну серебряную. Чтоб языком впусте не трепал. Да тебе в ноги заставлю поклониться.

Копыл усмехнулся, глядя на супротивника, произнёс громко:

– Куна серебряная не лишняя. А скрывать мне нечего.

– Нам тоже, – спокойно заверил Тамир.

У Лесаны засосало под ложечкой. Ишь, как уверен колдун в правоте ходящего! Ей бы хоть толику его твёрдости. Куна у них, конечно, была, но ведь не для того серебро припасали, чтоб за дурацкие выходки виру платить! Да и