Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

class="p1">Донатос попытался сообразить, на что ещё попенять Светле, чтоб в ней проснулась совесть. Про усталость было, про еду тоже… В голову не шло ничего путного. Но где Светла и где что-то путное? Мели себе чушь да мели, лишь бы без остановки. Жаль, не умеет он в голос слезы́ подпустить, чтоб уж вовсе надрывно вышло. Хотя много ли дуре надо?

– А надысь Нурлиса рубаху, которую ты спроворила, отобрала и выкинула. Сказала: негоже креффу ходить как скомороху!

Волчица оторвала голову от пола и, блеснув в темноте зеленью глаз, с угрюмым любопытством поглядела на человека.

Мысли в голове обережника неслись с лихорадочной прытью.

– Отобрала, старая жаба! Как есть говорю: отобрала и выбросила! А новую не дала. Видишь, в чём хожу? На рукаве прореха! – Донатос торопливо дёрнул завязки, чтоб казалось, будто рукав и вправду разорван.

Волчица тяжело поднялась на ноги и замерла посреди темницы, словно размышляя, как быть со столь печальными известиями.

– Шапку потерял, покамест за упырями по болотам гонялся… – Всё шибче распалялся обережник. – Вымок весь! Озяб!

Светла неуверенно переступила с лапы на лапу.

Нешто опять ляжет? Нешто всё это лицедейство было впустую? Вот тогда колдуна прорвало от чистого отчаяния, и он проревел:

– Сапоги прохудились, и новых нет! Койра не даёт, говорит: больно вас много, сапог на всех не напасёшься! А стужа такая стоит, что плевок на лету замерзает! Меня же глава нынче в Любяны отсылает! Так и пойду босиком! Вот нынче и отправлюсь!

Донатос решительно поднялся с пола и сделал широкий шаг прочь. Что ещё говорить, он не знал, а гадать и притворствовать надоело.

– Родненький! – пискнули сзади. – Куда ж ты, босой да голодный? Куда?

Донатосу поблазнилось: ослышался. Но когда он рывком повернулся к двери каземата, то увидел тянущиеся к нему через решётку тонкие белые руки. С плеч будто свалился тяжкий груз.

– Тьфу ты, дура! – выругался обережник. – Сюда иди!

Он вздел на шею Светле простенькие глиняные бусы. Ну не ошейник же на ней застёгивать, как на Люте, в самом-то деле?

Наговорённая низка болталась на груди девушки. Никто не отличит науз от немудрёного украшения. А ходящая больше уж не перекинется.

Крефф отпёр дверь узилища, велел:

– Выходи, хватит выть.

Светла, захлёбываясь в рыданиях, тут же повисла на шее своего ненаглядного.

– Ну-ну. – Донатос неловко похлопал её по затылку, не зная, как ещё выразить участие. – Ишь, разревелась. Одна беда с тобой.

– Свет ты мой ясный! – сквозь слёзы бормотала дурочка. – Уж исхудал-то как!

Он смотрел на её залитое слезами лицо, такое детское в дрожащем свете лучины, на изломленные в плаче брови, на кривящиеся губы и не знал, что сказать или сделать. Хранители пресветлые, вот она, кара его! Стоит, соплями захлёбывается, за плечи цепляется. И ни ума в ней, ни смысла.

Донатос вспомнил девушку, умиравшую на его руках и, видно, так и сгинувшую в страшной агонии. Девушку с ясными разноцветными очами, в которых были и рассудок, и мысль. Девушку, смотревшую на него с любовью, а не с собачьей преданностью. И её, той девушки, возвращения которой он втайне так жаждал, не было. Он надеялся: вдруг обернётся и… Нет. Но ведь не прогонишь, не прикажешь уйти.

Горько усмехнувшись своим не менее горьким мыслям, обережник поцеловал ревущую дуру в лоб. Та от столь непривычной ласки замерла и в последний раз судорожно всхлипнула.

– Будет тебе, будет, – глухо сказал крефф. – Идём.

Светла ласково улыбнулась, погладила его по щеке.

– А рубаху я тебе новую спроворю. Ты не горюй только.

Донатос вздохнул.

Глава 22

Ох, какие же холода завернули! Казалось, деревья от стужи трещат.

Лесана достала из заплечника горшочек с гусиным жиром, намазала лицо, а потом заставила сделать то же самое спутников, чтоб не обморозились. Лют плевался и бурчал, но всё-таки покорился. Тамир быстро и без пререканий сделал, что приказано, потому как счёл приказ разумным.

Лесана очень старалась выглядеть со стороны заботливой женой и сестрой. Особенно после той памятной отповеди, когда волколак сказал, будто обережники похожи на двух сычей.

Сам Лют времени даром не терял. За седмицу странствия этого трепача знал уже весь обоз. Причём не только знал, но и проникся к нему приязнью. Лют не терялся в беседах и болтать любил. А чего ещё надо путникам, уставшим от монотонной дороги да постоянного мелькания одних и тех же лиц?

Наблюдая за оборотнем, Лесана всё гадала: как он, вечный зубоскал, сумел не снискать славы ярмарочного скомороха? Относились к нему без насмешки и с почтением, что вовсе не вязалось у Лесаны со здравым смыслом. Она наблюдала за «братом», силясь постигнуть сложную, никак не дававшуюся ей науку – умение ладить с людьми, нравиться им и вызывать расположение.

Чудно́, но обозные теперь в любой беседе поперёд всего обращались к Люту, безглазому калеке, а не к Тамиру. Впрочем, тот легко уступил «шурину» удовольствие чесать языком. Лесана хотела было спросить колдуна, отчего он уж который день ходит мрачнее тучи, но не стала. Попробуй подступись к нему! Молчит, значит, не лезь.

– Смир – хороший мужик, – сказал Лют как-то вечером, когда их троица уже устроились на ночлег, оставив морозную тёмную ночь за надёжно натянутым пологом. – И сотоварищи его тоже. А вот троица из последних саней – те ещё хлыщи.

Лесана, уже привыкшая к обыкновению Люта трепаться перед сном, больше не сердилась. Терпеливо слушала, тем паче, что многие его рассуждения были занятны, хотя почти всегда шли вразрез с её собственными.

– Почему хлыщи? – удивилась девушка, вспомнив троих угрюмых мужиков. – Люди как люди.

Ну пялились на неё. Неловко, да. Но… мужики ведь. К тому же молодые. А она единственная баба в обозе. Что с них взять?

– Угу. – Лют хмыкнул. – А ты видела, что у них добра с собой, почитай, никакого? По заплечнику и всё.

Девушка удивилась.

– И что?

– Где ты видела, чтоб люди без барахла ехали? – Оборотень развёл руками. – Нешто и гостинцев никому не везут? Куда путь держат, тоже не рассказывают. Приглядись к ним.

Лесана нахмурилась.

– Хран бы заметил, случись что. Чай не юнец, не первый год обозы водит. Такого обережника ещё поискать.

Волколак покачал головой.

– Ну да, ну да. Только Хран в голове обоза едет вместе со Смиром. Вот и выходит, что им обоим до тех троих никакого дела. Уплатили, сидят тихо – и ладно.

– А что ещё надо-то? – не поняла обережница. – Чего тебе