Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

– Ну-ну, – весело сказал Лют, приобняв «сестру» за плечи. – Что ж ты скисла-то? Не горюй.

«Убила бы стервеца!» – со злостью подумала девушка, а сама шмыгнула носом, будто сглатывая накатившие слёзы.

Пока обережница боролась с полыхающим в груди гневом, Копыл под бдительным надзором Храна принёс из саней к костру свою котомку, ослабил и распустил горловину, явив содержимое. Добра там было небогато: рубаха, порты, моток верёвки и… смировский перстень.

Увидев, как вытянулось лицо мужика, Лесана поняла, что находка стала для него такой же неожиданностью, как и для всех остальных.

– Ну что? Что там? – спросил Лют, незряче озираясь и ожидая ответа хоть от кого-нибудь из замерших в молчании видоков.

– Перстень… – невозмутимо ответил Тамир.

– А то! – Оборотень довольно ухмыльнулся. – Давай, Копыл, мою куну!

– Не знаю, откуда он тут! – яростно выкрикнул мужик. – Я не брал!

Лесана была склонна ему верить. И от этого волколака хотелось прибить ещё пуще. Девушка взглянула на Тамира. Взгляд колдуна был задумчив, но устремлён не на Люта, затеявшего распрю, а на троих мужиков, против которых он исполчился.

– Пусть снимет кушак, – сказал Тамир. – Пусть все трое снимут.

Хран угрюмо кивнул. Все знают: вор добро носит вшитым в пояс или полу одёжи.

– Разоблачайтесь! – приказал ратоборец. – До посадника мы тянуть не будем.

Копыл пошёл белыми пятнами, а руки, когда он тянулся к опояску, дрожали так сильно, что становилось ясно: не холод тому виной.

В кушаке нашлись кольца, перстни, монеты, непарные привески с девичьих венцов, серьги. Всё видавшее виды, ношеное. А на серьгах и вовсе чернела запёкшаяся кровь.

– Откуда богатство? – хмуро спросил обережник.

– Купили, – огрызнулся Копыл.

– Вот об том посаднику завтра и расскажешь. До заката уж в Старграде будем. А пока говори, откуда едете.

Копыл недобро молчал. Его спутники тоже.

– Я этаких татей немало повидал, – спокойно сказал вой, доставая верёвку. – Сперва в одном городе по ярмаркам да подворотням народ щиплете, потом в другом наворованное сбываете, кутите и сызнова в путь. Ну ничего, ныне отбегались. Старградский поруб вас заждался.

С этими словами Хран быстро и с понятием ощупал лихоимцев, избавляя их от ножей и кошелей. Затем спутал всем троим руки за спинами, после чего отвёл к себе в сани, а сам устроился у камелька. Подремать ему нынешней ночью уже не удастся. Будет воров караулить.

– Ловко ты их, – сказал Смир, отводя Люта в сторонку и похлопывая по плечу.

– Ловко… – пробурчал со своего места Хран. – Что ж до утра-то тебе не терпелось, парень? Не мог при свете дня их обличить?

Какая нужда была морду бить? Указал бы просто. А я проверил. Хоть бы выспались спокойно…

У Лесаны не было звериного слуха, оттого она не разобрала, о чём говорили купец с оборотнем. Только видела, что Смир благодарно тряс Люту руку и улыбался во все зубы. Поэтому, когда волколак забрался в сани, веяло от него самодовольством и натешенной гордыней.

Тамир хмыкнул, но по своему обыкновению ничего не сказал, повернулся на бок и уснул. Лесана подивилась его равнодушию. В ней-то всё клокотало! Тем паче случившееся мало-помалу собиралось в единый образ.

– Ты нашёл тогда кольцо! – зашипела девушка, вцепившись оборотню в плечо. – Нашёл! Нарочно сказал, будто нет, чтоб наутро все отправились искать. И они тоже пошли попытать удачи! А покуда ходили, ты подбросил перстень в котомку Копыла! Я видела: ты слонялся вдоль саней!

– Ты видела, что я слонялся или что подбросил? – спокойно и совершенно серьёзно поинтересовался Лют. – Ты видела, что я нашёл перстень? Видела его у меня в руках?

– Нет, но…

– Тогда нечего брехать. – Он зевнул.

– Почему ты это сделал? Ты ведь сцепился с той троицей ещё вчера. Что вы не поделили?

– Сними повязку.

– И не подумаю! Отвечай!

– Не снимешь, не отвечу.

Скрипнув зубами, Лесана сорвала с него полоску тканины, выдрав ещё и несколько запутавшихся в узле волос. Оборотень зашипел.

– Говори!

В темноте сверкнули зеленью глаза.

– Что тебе сказать?

– Зачем ты подбросил перстень?

– Я ничего не подбрасывал, – ответил Лют. – Копыл сам его нашёл. Просто не успел в пояс спрятать, вот и бросил в мешок. Он ведь не думал, что станут обшаривать, а выгоду упускать не привык. Перстень-то, поди, ценный?

Лесана вспомнила тяжёлое, искусно сделанное серебряное украшение.

– Ценный.

– Ну вот. Я лишь слышал, как он говорил об этом своим дружкам. Сказано ж тебе: у незрячих острый слух.

– Но он был удивлён!

Оборотень сызнова зевнул.

– Ещё бы. Он живёт обманом. Потому умеет обманывать сам.

Лесана бессильно замолчала, а потом с прежним напором спросила:

– А ударил ты его за что?

– За вчерашнее. Ну и чтоб разозлить.

– Да что же он такого вчера сделал? – удивилась Лесана, вспоминая, как ржали накануне трое дружков и как осеклись, когда к ним подошёл Лют.

– Этого тебе знать не надо, – невозмутимо ответил волколак. – За вчерашнее, и всё.

– Скажи толком! – раздосадованно зашипела обережница.

– Я тебе всё уже сказал. Я слышал, что они говорили про найденный перстень, а допрежь и другие их разговоры слышал, которые не слышали вы.

– Над кем они вчера смеялись? – не желала сдаваться Лесана. – Над тобой? Они смеялись над твоей слепотой?

Лют рассердился.

– Что ты сызнова прилипла ко мне со своими вопросами? Стал бы я их бить, ежели бы смеялись надо мной.

– Тогда над кем?

– Отстань! Я ведь не знал, что можно подойти к Храну и шепнуть, мол, обшарь их. Думал, не поверит. Мне же просто-напросто хотелось помочь Смиру, который неплохой мужик.

Лесана удивилась.

– С чего вдруг ты воспылал справедливостью? Да и до вчерашнего дня ты о них ни слова плохого не говорил. Что между вами случилось?

– Как же ты мне надоела! – искренне сказал Лют. – Ничего не случилось. От их добра смердело засохшей кровью. Да и сами они… смердели. Я лишь ждал удобного случая. Давай спать.

– Скажи честно: ты подкинул Копылу перстень или нет?

Пленник вздохнул.

– Лесана, да уймись уже! Какая разница, что я скажу, ежели ты всё одно не веришь? Подумай вот о чём: как давно ты их знаешь? А меня?

Обережница промолчала. В том и беда, что она знала Люта. И давно поняла: услышать от него правду – всё равно что дождаться от во́рона соловьиных песен.

– Лесана, – тихо позвал оборотень. – Сними ошейник. Я перекинусь.

– Чего? – Обережница удивилась.

– Холодно очень, – ответил волколак. – А моё одеяло заберёшь себе.

Искушение оказалось слишком велико.

Лесана расстегнула науз, позволила Люту блаженно потереть шею, дождалась, покуда он