Прах - Элизабет Бир

class="p1">Тристен положил бритву, снова взял полотенце и погрузил в него лицо.

– Мы собирались остановить войну, – сказал он через ткань, от которой шел пар. – И свергнуть Ариан.

Риан подтянула к себе колени и обхватила их руками.

– И как мы это сделаем?

– Я – старший в семье. – Тристен положил полотенце, и теперь Риан заметила, насколько резкие у него черты лица. Сплошные плоскости и углы, заостренные уши и узкий подбородок. Сбрив бороду, он стал меньше похож на Бенедика, но глаза у него остались такими же, как у брата. – Теперь, когда отца не стало, я по праву считаюсь Командором.

– Но ведь Ариан съела твоего отца. Его воспоминания у нее. Она заняла его место.

– Знаю, – сказал Тристен и коснулся рукояти сломанного клинка. – Персеваль будет что сказать на этот счет, верно?

– Ну возможно. – Риан прикусила губу, думая о том, насколько она может ему довериться. А затем он повернулся и протянул ей ножницы ручками вперед:

– Подстриги меня. Пожалуйста.

– Я же пьяная, – сказала она, и он рассмеялся.

– Просто отрежь двадцать сантиметров снизу и постарайся, чтобы все было ровно. И расскажи мне о том, что значит «возможно», дочь моего брата.

Риан взяла ножницы и внимательно посмотрела на него.

– Тебе нужно сесть. Ты слишком высокий.

Одним глотком она допила вино, а он тем временем развернул стул. Она отдала ему бокал, чтобы Тристен его поставил, а взамен он протянул ей расческу. Риан начала осторожно расчесывать его волосы. Они были мягче, чем могло показаться на первый взгляд, его кудряшки были бы такими же тугими, как и у нее, но они распрямлялись под собственным весом, превращаясь в волны.

– «Возможно» значит, что нами мани… манипулируют.

– Ты не настолько пьяна, – заметил Тристен.

Взглянув в зеркало, она увидела, что его глаза закрыты.

Она разгладила ему волосы, насколько это было возможно. Все равно у него кудри и коса – а значит, неважно, ровные будут кончики или нет. Риан положила расческу ему на бедро, левой рукой потянула за прядь волос и начала резать ее на уровне половины его спины.

– Персеваль вступила в бой с Ариан, и та взяла ее в плен.

– И обошлась с ней бесчестно.

– Но Ариан оказалась именно там, где Персеваль должна была ее найти. И действовала так, что Персеваль должна была бросить ей вызов. И для того, чтобы это точно произошло, Персеваль привели к месту преступления.

– Это подозрительно, – признал Тристен.

Его волосы были влажными, и поэтому резать их было легче.

Риан отделила еще одну прядь и натянула ее, соразмеряя ее с первой.

– И это еще не самое интересное.

Тристен поднял голову, но, даже когда начал говорить, его шея оставалась прямой, а голова – неподвижной. Еще один локон длиной с предплечье Риан упал на пол.

– Поясни.

– Когда Персеваль взяли в плен, в ней уже был вирус – тот, который вывел ее из строя после того, как мы сбежали. Тот, который подхватила и я.

– Неопасный.

– Смертельно опасный, – сказала Риан, наконец выражая мысль, с которой до сих пор не могла смириться. Ей не хотелось думать ни про Джодин, ни про Голову. – Для плебеев. Мы обе слегли, хотя нас и лечили. По-моему, это грипп.

– Кто-то превратил ее в переносчика.

Риан кивнула и, пытаясь сдержать слезы, так сжала зубы, что заныли мышцы. Она отрезала еще одну прядь волос.

– Половина Дома Власти, возможно, уже погибла.

– Понимаю. – Тристен завел руку за спину, поймал ее запястье и сжал. – Риан, я тебе верю.

– Это заговор, – сказала она, небольшими движениями ровняя кончики волос.

Она сделала шаг назад. Он стряхнул с себя волосы, и они упали на его плечи, словно плащ.

– Да, – сказал Тристен. – Я верю, что ты права. А еще я верю, что нам нужно выпить еще вина. Как тебе такая мысль?

– Только если расскажешь, как оказался в заточении, – сказала Риан и, набравшись храбрости, положила ему руку на плечо.

Он встретился с ней взглядом в зеркале.

* * *

Когда Риан вернулась – одна, поскольку Гэвин отправился на разведку, – уже было светло. Персеваль спала, накрывшись одеялами как попало и прижав кулаки к подбородку. Крыло укутало ее, словно раковина моллюска. На ней была ночная рубашка с вырезом на спине, которую Риан никогда не видела. Рубашка была слишком белой и поэтому вряд ли путешествовала вместе с ними.

Вероятно, ее принес отец Персеваль.

Риан обхватила себя руками. Алкоголь ее уже не согревал – то ли потому, что она так быстро опьянела, то ли потому, что симбионт фильтровал ее кровь. Она представила себе Тристена, то, как бритва скользит по его подбородку, и потянувшись, погладила голову Персеваль. Мягкая щетина уколола ей пальцы.

Риан чувствовала, что Крыло наблюдает за ней, но крылья-паразиты все-таки позволили ей прикоснуться к Персеваль.

Полная противоположность, верно? Тристен мечтал поскорее сбрить бороду, а Персеваль обстригли налысо, словно овцу, и она совсем не стыдилась этого. Риан подумала, что могла бы побрить и голову Персеваль. Если бы Персеваль ей это разрешила.

Зашуршав, Крыло развернулось, но не агрессивно; оно скорее раскрылось, словно крылья сонных голубей, за которыми Риан когда-то ухаживала в голубятне, пока эту работу не передали более молодому плебею. Голова Персеваль сдвинулась под рукой Риан. Персеваль повернулась и сонно заморгала; ее карие глаза казались огромными.

– Пора вставать?

– Нет, – ответила Риан.

Персеваль выглядела суровой.

– Где ты была?

– У Тристена, – ответила Риан. Она прислонилась к Персеваль, и та не стала возражать. Персеваль всегда была сильной, спасительницей, а сейчас они в ее доме, и поэтому спасать всех должна именно она. – Что хотел твой отец?

Персеваль повернулась к ней. Риан уже достаточно хорошо знала ее, чтобы услышать слова, которые остались невысказанными. «Наш отец», – могла бы сказать Персеваль. И Риан могла бы ответить: «Он так не считает». И ни то ни другое, в общем, не было бы правдой.

И поэтому Персеваль сказала:

– Он хотел извиниться.

Когда она пожала плечами, ее крылья-паразиты задели потолок. Она закатила глаза, глядя на дуги крыльев, и этот жест каким-то образом относился и к ее увечью, и к ее стриженым волосам, и, возможно, ко всему миру.

Риан не могла представить себе, что кто-то из семьи Коннов решил просить прощения. Даже если она сама стала этому свидетельницей.

Это мог бы сделать Тристен. Но Тристен другой.

И он принадлежит им – ей и Персеваль. В каком-то смысле слова.

– Мы с Тристеном считаем, что все это было запланировано. Что тебя с самого начала собирались принести в жертву.

– Отец тоже так считает. По его словам,