Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

– Понял, – ответил Лют, а сам подумал, что и до ближайшей веси живым не доедет.

Лесане-то вечно казалось, будто он затевает пакости. Пожалуй, как на версту от Цитадели отъедут, она разрешением главы и воспользуется. Такой только попадись под горячую руку. М-да.

– Разговор наш, – продолжил Клесх, – непростой. Поэтому все трое внимательно слушайте. И коли вопросы есть, задавайте сразу. Когда уедете, спрашивать будет не у кого.

В покоях главы провели чуть не два оборота. Спорили, обсуждали, горячились. Лют-то о замысле Цитадели уже знал, а вот Лесана и Тамир узнали только что. И не то чтобы растерялись, но удивились порядком. И всё это время Лют слышал, как колотится сердце охотницы. Что же её так встревожило?

Самому волколаку казалось диковинным другое: глава даже словом не обмолвился о дочери и ночном происшествии. Но видно ведь, что промеж собой насельники Цитадели случившееся с Беляном уже обсудили. Тогда почему глава про Клёну молчит?

Наконец все вопросы были заданы и все ответы получены.

– На том и порешим, – сказал Клесх. – Отправитесь завтра поутру. Лесана, веди его обратно, пусть помоется, поест и выспится. Потом ко мне поднимешься. Ещё раз скажу что и как. Ты их поведёшь, с тебя и спрос в случае чего. Тамир, ты, покуда она ходит, останься.

– Пошли. – Обережница дёрнула Люта за плечо и подтолкнула к двери.

Оказавшись в холодном коридоре, оборотень повернулся к девушке и, широко улыбнувшись, сказал:

– Ты провела меня. Глава ничего не знает. Вы не рассказали ему, что Клёна и раньше приходила на тот двор.

– Ещё не поздно всё исправить, – рассеянно ответила ему Лесана. – Хочешь?

– Нет-нет-нет! – Волколак попятился. – Мне и так хорошо. Ну… почти. Как подумаю, что вскоре будете собаками травить, сразу нерадостно становится.

Лесана вновь подтолкнула его вперёд.

– Нерадостно ему. А мне прям радостно с тобой ехать. Ты ведь наврал Клёне, да? – безо всякого перехода спросила она. – Не был ты в той деревне.

Собеседник развёл руками.

– Тебе хочется, чтоб не был?

– Мне всё равно, – спокойно ответила обережница. – Я поймала тебя со стаей, которая пришла убивать. Я понимаю, что ты такое. Но слишком много совпадений. Так ты солгал или сказал правду?

Лют пожал плечами.

– А какая разница? Я и нынче могу солгать. И ты никогда об этом не узнаешь. Думай так, как больше нравится.

Лесана вздохнула.

– Как вспомню, что мне с тобой три месяца вожжаться…

Лют остановился и обернулся.

– А я вот рад. Уж лучше ты и собаки, чем подземелья ваши вонючие. Хотя… будь у меня выбор, я бы предпочёл Клёну и лес.

Лесана хмыкнула.

– Зря она ничего не сказала отцу. Глядишь, он вложил бы тебе хоть немного ума.

– Не вложил, а вбил. Кулаками. А зачем мне быть умным, но беззубым и с отбитыми потрохами? Я лучше дураком помру.

Он захромал дальше. А сам всё думал, что с ней такое? Говорит вроде спокойно, даже усмехается, но сердце «бух-бух» и этот запах… Хотя, будь Лют человеком, он бы сроду не догадался, что у неё смутно на душе. А ведь когда надысь злилась, казалось, собой владеть не умеет вовсе. Ан нет. Умеет. Хорошо умеет. Кем же был ей тот пропавший сторожевик?

Но как ни глодало душу любопытство, оборотень почёл за лучшее отмолчаться. Всё ж таки Лесане скоро спускать на него собак…

Глава 16

Донатоса грызло смутное беспокойство, но понять, отчего ему так маетно, он не мог. Вроде всё как обычно, а чего-то будто не хватает. Только поздно ночью, вернувшись в свой покойчик, колдун осознал: за прошедший день он ни разу не видел Светлу. Никто не путался под ногами, не подкарауливал с требованием одеться теплее, не приходил в мертвецкую, громыхая горшками да ложками и требуя немедленно начать трапезничать…

Донатос горько усмехнулся. Вот наконец и дождался того, о чём мечтал: целый день тишины и покоя! Но сердце щемит и тоска накатывает.

Накануне он ходил в лекарскую. Дуре вроде стало лучше. Она сидела на лавке, свесив ноги в шерстяных носках, и маленькими глотками пила медовый сбитень, которым её поил, придерживая за трясущиеся плечи, выученик Ихтора.

– Родненький, – едва слышно пролепетала девка, увидев колдуна. – Ине спал совсем. Круги вон под глазами…

Он подошёл, пощупал её холодный, в мелкой испарине лоб и сказал:

– Тут сиди! И не дай тебе Хранители нос из лекарской высунуть. Поняла?

Светла тускло улыбнулась и кивнула.

Выуч уложил её обратно на лавку, укрыл меховым одеялом. Скаженная задремала. А Донатос ушёл по делам, тут же забыв о своей докуке. Весь день и не вспоминал будто, но душу при этом бередило смутное беспокойство.

И вот теперь колдун всерьёз думал: сходить к ней или нет? Она ж спит, поди. Да и выуч, приставленный к ней, тоже. Надо ли баламутить их? Обережник, не раздеваясь, рухнул на лавку, завернулся в одеяло и попытался заснуть. Впусте. Дрёма не шла.

Он уже и воды поднимался попить, и дров в очаг подкинул, и весь сенник смял, вертясь. А сна ни в одном глазу. Отлежав бока, колдун всё-таки поднялся, набросил на плечи кожух и направился в башню целителей.

Светла металась на лавке, пыхая жаром, как печка.

– Иди поспи. – Донатос кивнул Любору, едва не валящемуся с ног от усталости. – Иди, иди. Я с ней побуду.

Парень благодарно кивнул.

– Тут в миске вода с уксусом и тряпица – это для обтирок. Вот тут питьё, ежели попросит. А бадейка под лавкой.

Выуч ушёл. Сделалось тихо. Лишь потрескивала лучинка, да девка металась на сеннике, то сбрасывая с себя одеяло, то бормоча, то порываясь встать.

Донатос смотрел в меловое лицо с резко выступившими скулами. Глаза дурочки ввалились, вокруг них залегли фиолетовые тени, а в уголках рта – скорбные складки.

– Свет ты мой… – тихо прошептала вдруг она. – Пришёл?

Он кивнул.

– Пришёл.

Скаженная улыбнулась. В разноцветных глазах отразились разом грусть и вина.

– Замаяла я тебя, – сказала она. – Но всё. Скоро уж. Ты ступай. Отдыхай.

Донатос напрягся.

– Чего «скоро»? – спросил он голосом, в котором послышалась гроза.

– Закончится всё скоро… – прошептала дурочка, коснувшись бескровной ладонью его плеча. – Много ты зла сделал. И мне, и другим. Но и добра немало…

Он глядел на неё, не понимая.

А девушка продолжала:

– Боли в тебе