Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

Скаженная с трудом подняла трясущуюся руку, погладила кошку по голове и прошептала:

– Ласковая… Кто жизнью изуродован, цену состраданию знает…

В ответ Рыжка жалобно мяукнула и ткнулась лбом Светле в подбородок. Вставай, мол, хватит! Нам мышей ещё ловить, черепки да шишки собирать…

Но скаженная улыбнулась слабой, угасающей улыбкой и закрыла глаза, сызнова впав в беспамятство.

Ихтор, которому выуч уже подал тёплый липовый отвар с мёдом, чтоб напоить девку, от досады захотел побиться головой о каменную стену лекарской.

Рыжка глядела с укором: дескать, что же ты, а ещё целителем зовёшься…

Вот только не мог обережник распознать диковинную хворь. А покуда не распознаешь, как вылечишь? Хуже бы не сделать! Хотя куда уж хуже? Но и не глядеть ведь равнодушно, как помирает дурёха? Разве для того он сам столько вёсен учился, а потом других учил, чтоб дать человеку сгинуть неведомо от чего. А ежели завтра вся Цитадель от этого недуга сляжет? Что делать? Хранителям молиться и в бубен стучать?

Второй раз за короткий срок Ихтор не мог излечить хворобу. Сначала Дарине помочь не сумел, а теперь вот Светле.

Девки молодые мрут, а ему, уроду, всё нипочём: никакая немочь и зараза не берут. Только в глаз единственный, словно песка насыпали, да голова туманится от усталости.

Любор притащил из читальни новый ларец со свитками.

– Наставник, может, тут поискать? Жалко девку. Так мается. Да и понять надобно, в чём дело-то.

Хорошим Любор целителем станет. Дар в нём ярко горит, ум к знаниям тянется и душа отзывчивая.

Трещал светец. Шуршали старые свитки. Ихтор задумчиво тёр обезображенную глазницу, скользя здоровым глазом по неровным строчкам. Кошка спала, свернувшись клубком у него на коленях.

А потом в окно заглянуло солнце, и стало понятно, что ночь завершилась. Но ответа на вопрос, от чего и как лечить Светлу, так и не сыскалось.

Ихтор убрал свитки обратно в ларец и, как был одетый, повалился на свободную лавку в смотровой, лишь подложил под голову мешок с сушёным клевером. Хоть пару оборотов подремать, пока выучи не собрались.

Рыжка тут же улеглась в изголовье, отчего со стороны казалось, будто обережник натянул по самые уши меховую шапку. Так они и сморились за оборот до того, как проснулась, готовясь к новому дню, Цитадель.

* * *

Чаща тут была дикая. Глухая. Люди без надобности сюда не совались, да и с надобностью тоже. Деревья встречались в два обхвата. Могучие ели, под которыми даже нынче, зимой, не лежали сугробы. Кряжистые сосны с разросшимся у подножия багульником. Лещина, берест, дереза – чего тут только не росло.

Со стороны казалось, что через этакие заросли не продерёшься: всю одёжу оставишь клочьями висеть на кустах. Место нехоженое. Жуткое. Чащоба глядела сотней глаз, говорила сотней языков, шептала, предостерегала. Так ощущалась близость Черты.

Лыжи Славен давно скинул и нёс теперь на плече. Ежели бы не дар, давно бы уже сбился с пути, а то и вовсе повернул обратно. Но сила вела вперёд путями, для людей недоступными.

Когда путник, усталый и, несмотря на мороз, взопревший, выбрался к заросшему старому логу, откуда-то слева свистнули. Славен обернулся. К нему, утопая в рыхлых сугробах, спешил крепко сбитый мужик с тёмной, посеребрённой инеем бородой, в лисьей шубе и меховых сапогах.

– Славен? Ты, что ли? – воскликнул страж Черты, и тут уж новоприбывший его узнал.

– Грозд?

– Он самый! – Обитатель Переходов похлопал знакомца по плечу. – Ты чего к нам? Случилось что?

– Случилось, Грозд. Потолковать надо.

– Ну, идём, потолкуем. – Кивнул тот. – Что ж не потолковать-то…

– Постой. – Славен удержал его за локоть. – Там ведь оборотни с вами?

Грозд хмуро кивнул.

– Ты уж проведи меня так, чтоб не заприметили. Чтоб Серый не дознался.

В цепком взгляде карих глаз промелькнуло понимание.

– Серый своих припадочных хороводиться увёл. Остались несколько осенённых да простые волки. Проведу тебя через старую пещеру. Идём.

Он махнул Славену рукой и направился вперёд.

Они миновали несколько оврагов. Склон одного из них оказался таким крутым, что пришлось вовсе съехать на заду, подняв волну снежной пыли. Потом продрались сквозь торчащий из сугробов ста́рник[5] и по очереди ползком протиснулись в узкую каменную щель.

У Славена перехватило дыхание: показалось, застрял, как в кувшинном горлышке, но его дёрнули за рукав и втащили в кромешную тьму невысокой, круто спускающейся пещеры.

– Идём, – негромко позвал Грозд. – Они тут не ходят: подъём больно крутой, камни острые и выход неудобный. Шагай осторожней. Оступишься – все кости переломаешь.

Ход вёл вниз, петляя между глыб. Мелкие камешки разлетались из-под ног. Кое-где приходилось цепляться за выступы в стене, кое-где поддерживать друг друга на особо крутых спусках. Но вскоре пол выровнялся. Мужчины вышли в огромный подземный зал, в котором вольготно стояли невысокие избы и слабо пахло печным дымом.

Грозд поманил Славена к крайнему дому.

– Идём. Нам сюда.

В избе было натоплено. После стольких дней странствия по зимнему лесу захотелось наконец-то скинуть верхнюю одёжу и разуться. Словно угадав его желание, Грозд кивнул на вбитые в стену колышки. Вешай, мол, тулуп, покуда не упрел.

Зван уже ждал прибывших в горнице.

– Что так долго-то? – спросил он. – Ты ж мне зов послал едва не пол-оборота назад.

– Дак через старую пещеру шли.

– А напрямки вам чего не ходится? – удивился вожак.

– Мира в дому, Зван, – негромко сказал Славен. – Разговор у меня к тебе. О котором волки не должны ни сном ни духом…

Хозяин дома смерил гостя пронзительным взглядом и ответил:

– Мира в пути, Славен. Что ж за разговор такой?

Славен несколько мгновений помолчал, собираясь с мыслями. Все дни пути он раз за разом мысленно вёл нынешнюю беседу, а пришла нужда говорить – в голове пусто, как в старой бочке.

– Меня глава Цитадели к тебе отправил. Просит помочь изловить Серого и его стаю…

Зван и Грозд переглянулись.

– Погоди рассказывать, – мягко прервал вожак. – Тебе Смиляна на стол соберёт. А Грозд пока созовёт остальных. Что, Ясна-то в крепости осталась?

Славен опустил глаза и хмуро кивнул. Зван – умный мужик, быстро соображает.

Гость как раз успел закончить трапезу и сидел, привалившись спиной к горячему печному боку, когда пришли Мирег, Ставр, Новик, Велига, Грозд и ещё несколько незнакомых ему мужчин.

Осенённые входили один за другим и вразнобой говорили:

– Мира в дому.

Наконец расселись за скоблёным столом, с которого Смиляна, старшая Званова дочь, уже убрала миски и смахнула крошки.

Хозяин дома кивнул на чужина и сказал:

– Это Славен, он жил