Амлет, сын Улава - Адель Гельт

лазейка — стать на время болваном — есть и у тебя тоже, - построжел сдвинутыми бровями Снорри Ульварссон. - Гальдур твой слишком силен, дух-покровитель любопытен и себе на уме, и это делает тебя и вас обоих слишком опасными! Если ты, как и каждый из болванов, бывших и нынешних, станешь знаться с заемной силой чуждых сущностей... Тебе придется умереть.

И, не дожидаясь более моих вопросов, равным значением важных и преждевременных, скальд гулко ударил сжатым кулаком в дубовую доску стола: - Я сам тебя убью.

Глава 18. Мешок и посох.

Хетьяр проявился без спросу, а ведь раньше, кажется, за ним такого не водилось ни разу. Я возмутился, было, беспричинной невежливостью, но не успел промолвить ни слова: дух заговорил с Белым Лисом, и я сразу понял, что причина есть. Мог бы, наверное, и сам догадаться, но...

- Сам, говоришь, убьешь? - внешне прозванный при жизни Строителем оказался, наконец-то, таков, как подобает мужчине и воину: красовался в тяжелом даже на вид, прикрывающем все тело, руки и ноги, панцирном доспехе, одетом в покров из какой-то крепкой на вид серой ткани. На голове его был шлем — очень дорогой, потому, что полностью круглый и без видимых заклепок, сделанный неведомым кузнецом из единого куска металла. Лицо дух воплощенный оставил открытым, и я успел даже обрадоваться: при жизни Хетьяр явно не раз ходил на вы.

- Убивалка-то отросла, дедушка? - Хетьяр смотрел на скальда весело и свирепо, говорил так же, рука же его поигрывала длинной и ровной дубинкой, искусно вырезанной из немного блестящего черного дерева.

- Да я! - завелся было Снорри, потянувшись к поясу: на том, конечно, висел кинжал.

- Железо не тронь! Твои же правила, забыл? - спросил дух уже немного спокойнее. - Смахнемся на дубинках, раз-на-раз?

- Стоит мне позвать на помощь... - начал было великий скальд.

- Не, ну зови давай, если громкий, - согласился Хетьяр уже совсем другим голосом, более грубым и низким. - Тут, если что, нас целый автобус кончился, в адрес не доехали, - и я понял вдруг, что это уже не мой дух-хранитель, а кто-то совсем другой.

Рядом с Хетьяром проявился еще один боец, такой же зеленоватый и немного клыкастый с лица — вот только такие же доспехи защищали фигуру в полтора раза более высокую и явившуюся вдвое шире в плечах.

- Еще пацанов позвать? - немного участливо предложил вновь прибывший.

Я убедился: Снорри Ульварссона называют Белым Лисом не просто так, а за ум, хитрость и опыт. Ныне он проявил все три свои лучших качества, а именно — сделал вид, что ничего плохого в виду не имел.

- Постойте, воины, я ведь не собираюсь убивать ученика прямо сейчас, - сообщил Снорри голосом пожилым и несчастным, явственно показывая полную собственную немощность и отсутствие какой-либо угрозы что для меня, что для кого-то еще. - Просто... Это ведь очень опасно! Достаточно чему-то пойти не так, и вместо нашего рыжего друга миру явится такое чудовище, что...

- А ты просто нормально делай, нормально и будет, - посоветовал дух, явившийся, верно, на зов одноплеменного Хетьяра. - Сделаешь ненормально, мы ведь того, снова заглянем, - и, перейдя, зачем-то, на наречие, до крайности похожее на язык толстых франков, добавил: - Компрене ву?

- Пойдем, пошепчемся, - решительно предложил скальду Хетьяр, уже успевший сменить облик: теперь он был в широких зеленых штанах и кожаных сапогах с красивыми накладками, голый же торс украшала праздничная, судя по богатой вышивке, жилетка. - Парня же того, отпусти из мира снов. Рано ему еще, да и так долго не следует...

- Какого еще мира снов... - начал было я, и вдруг понял: отпустили.

Все вокруг обрело яркие краски, зашумело, запахло, задвигалось, и я вдруг понял, отчего мне было не по себе все время, проведенное уже на острове — все это время я будто бы провел в глубоком сне, причём не в своем...

- А вот, кстати, и герой нашего урока, - заявил незнакомый голос. - Новый ученик Великого, личный, прошу заметить, даже привели его через сонный слой...

Вокруг зашумело еще сильнее, и я очнулся от сильных и будто чужих мыслей: огляделся и немедленно встал с лавки, на которой сидел и в сонном мире, и, как хотелось надеяться, уже в настоящем Мидгарде.

- Желаю здравствовать и свершать, - вырвалось из пасти моей почти что само собой: я вдруг додумался поприветствовать окружающих так, как того требовал обычай невиданного раньше мной Собрания Юных.

Окружающие взирали на меня по-разному: кто-то удивленно, кто-то хитро и даже хитренько, кто-то с неким ожиданием. Были и злые взгляды, и совсем пропащие, будто сочащиеся темным ведьминым ядом, и радовало одно: среди обращенных ко мне лиц не оказалось ни одного сколько-нибудь одинакового.

- Итак, ученики, вернемся к уроку, - говорил, как оказалось, высокий и худой альв, весь в зеленом, как и полагается его народу, только бритый налысо — и головой, и лицом. - Время вопросов и ответов! Кто назовет мне три основные причины того, что наш новый друг так богат сродством с Песнью? - Альв обвел прищуренным взглядом, как оказалось, довольно изрядное число молодых людей разных народов, сидящих вокруг меня на лавках. Столов, кстати, в комнате, которая не зала, не было — то ли остались в сонном мире, то ли кто-то их убрал, подготавливая обеденную комнату к почти-ученому-собранию.

- На то воля асов! - уверенно и основательно ответил, не дожидаясь выбора учителя, темноволосый крепыш, сидящий от меня по левую руку.

- Воля асов — оно конечно, - будто передразнивая ученика, согласился учитель. - Тогда, считая вместе с волей асов, четыре причины!

Почти сразу выяснилось, что первой, но не основной, причиной, стала встреча моих родителей. Что-то такое, не очень понятное, про сродство душ и разность крови...

- Я тебе потом объясню, и не так примитивно, - шепнул вдруг откуда-то издалека Хетьяр. - Мы тут почти закончили, но именно почти, просто пока наберись терпения.

Второй причиной, и снова не основной, постановили считать особое расположение небесных светил. Я подождал, что скажет мой дух-покровитель, уже не раз ехидно проходившийся злым и заслуженным словом по любителям читать положение звезд, но не дождался ничего: тот, верно, и вправду был очень сильно занят.

Третья причина, оказавшаяся, как водится, главной — то, что мне очень