Без хлеба. Очерки русского бедствия (голод 1898 и 1911-12 гг.) - Александр Саввич Панкратов

Нужно сначала "укрепиться" в ней, а потом продавать. Хлопотать об укреплении некому, — владелец земли болен тифом и не может двинуться с места.

Еще худшее положенье в третьей татарской деревне — Ишле. Там уже дворов 20 "укрепились" и продали "души", причем 7,5 десятин прекрасной земли шли за 60—90 рублей. Тамошний мельник скупает "души". В самые последние дни здесь открыты 3 детских столовых на средства уфимской частной организации.

Так же скверно приходится и башкирами деревень Кочегалово и Толкай-Гайны. Тиф безудержно растет, а помощи нет. "Души" идут по 10 рублей за десятину навечно. Аренда пала до 2 рублей 50 копеек. В Толкай-Гайнах 185 дворов даже не засеялись озимыми.

Стон и крик стоят во всей этой округе Белебеевского уезда. Больно задавать вопросы, тревожить наболевшую рану голодающих. В нескольких местах мне с сердцем говорили:

— Все пишут да пишут, пять раз нас переписывали, — а помощи все нет. Для чего пишут?

Как тяжко выходить из избы после опроса!

Спрашиваешь и чувствуешь по взглядам, что люди видят в тебе последнюю надежду: "поможет!.." И вдруг: "Прощайте!"...

Я уходил и за спиной своей чувствовал драму. Сердце повертывалось от жалости...

19.

Тифозный хутор. — Разорение и изгнание 60 семей.

На хуторе Сурошникове тиф свил себе гнездо.

Въезжаю. Вижу необычайное оживление. Будто базар. Ведут коров, гонят овец. Стоят фургоны с нагруженными домашними вещами. Ворота настежь. Отчаянно мычат коровы, плачут ребята. Спрашиваю:

— Что такое? Переселяются, что ли?

— Да...

Отвечают зло, нехотя.

Вмешиваюсь в толпу стоящих около одной избы мужиков. Расспрашиваю. Рисуют такую картину.

Шестьдесят семей хохлов Херсонской губернии этой весной переселились сюда. Они "купили" у самарского купца Сурошникова 2000 десятин по 100 рублей за десятину. Дали задаток 10 000 рублей

Доверенный Сурошникова, Яковлев, обошел их кругом. Безграмотные хохлы мало понимают в документах. В запродажной записи были поставлены следующие условия: хохлы обязывались совершить купчую 26-го сентября 1911 года и заплатить все деньги сполна. Если они не совершат купчей в этот день, то уплачивают неустойку в 10 000 рублей, земля от них отбирается, задаток пропадает.

В записи помечено просто "земля", без указания, какая. Хохлы, когда осматривали землю, видели пашню и лес. А когда явились сюда с семьями, то лес был уже вырублен и продан.

— Где же лес? — спрашивают. — Мы лес покупали.

— Какой лес? Землю вы купили...

Хохлы примирились с этим.

Они истратили все свои средства на задаток, переезд, обработку земли и посев. И надеялись, главным образом, на урожай, а потом на то, что они заложат землю в Крестьянском банке и с его помощью расплатятся с Сурошниковым. Но в запродажной записи стояло условие: хохлы имели право заложить землю только в каком-то коммерческом банке, в котором владелец земли состоит участником или вообще близким человеком. Хохлы принуждены были согласиться и на это условие.

— Урожай спасет, — надеялись они.

Но вместо зерна они собрали тощую солому. Поняли, что выхода нет. Коммерческий банк, указанный Сурошниковым, давал им под землю только 45 рублей за десятину. Нужно было доставать откуда-нибудь еще 50 рублей. Но откуда?

Они надеялись упросить Сурошникова подождать до следующего года, рассрочить:

— Человек ведь он! Видит, какой ныне год!..

Наступило 26-е ноября. Уполномоченные хохлов встретились с Сурошниковым или его представителем в Уфе, у нотариуса, и били ему челом:

— Сделай Божескую милость! Подожди до следующего года.

Но Сурошников был тверд. Он понял, что надо пользоваться голодным годом. Ему было выгодно получить землю обратно, поэтому он наотрез отказал хохлам.

— Заплатите неустойку и убирайтесь с земли!

Уполномоченные приехали на хутор и объявили волю хозяина. Хохлы в панике бросились бежать, чтобы не платить неустойки. Откуда ее возьмешь?

Я застал тот момент, когда они уезжали с хутора. Кругом отчаяние, слезы, проклятия по адресу Сурошникова и Яковлева.

Шестьдесят семей были совершенно разорены. Продали все за бесценок. Избы бросили.

Часть уезжала "на старину", некоторые временно переселились на квартиры к татарам деревни. Росланово и в другие деревни.

Я попробовал отыскать в суматохе тифозных.

Спрашиваю: 

— Где они?

— Увезли их куда-то...

Видимо, расселили по деревням...

20.

По Стерлитамакскому уезду. — Продовольственные ссуды. — Многие остались без ссуды. — Земский "Вово" и голодные башкиры. — Уфимская маниловщина. — Бессарабская мамалыга для башкир. — Разборка общественных магазинов.

В Белебеевском уезде общественные работы были организованы только в девяти местах. Это приблизительно на 400 селений!

В Стерлитамакском уезде решили быть добросовестными и не вводить людей в заблуждение. Там не было ни одной общественной работы.

Уезд представляет "счастливое" исключение.

Он существует для того, чтобы самым фактом своего бытия подорвать принципы продовольственной политики. Как известно, вверху были установлены такие "незыблемые" взгляды:

— Только общественные работы и никаких продовольственных ссуд, которые развращают население.

В Стерлитамакском уезде осуществлен другой принцип:

— Никаких общественных работ и выдача продовольственной ссуды.

Впрочем, к необходимости выдачи "развращающей население" продовольственной ссуды должны были прийти, в конце-концов, во всех голодающих губерниях.

Когда я проезжал Стерлитамакским уездом, по деревням кое-где уже шел разговор:

— Кормовые выдают. Староста поехал в Стерлитамак.

— Всем? — спрашиваю.

— Многим нет.

— Почему же?

— По старым спискам выдают.

Тут, кажется, раз пять переписывали население в отношении его хозяйственности. Каждый раз, с целью чем-нибудь помочь ему. Списки куда-то отсылались, а помощи ниоткуда не приходило. Только напрасно беспокоили народ.

В августе и сентябре перепись была особенно подробная. Думали устроить общественные работы. Эту перепись и положили теперь в основу выдачи продовольственной ссуды.

Получилась удивительная несообразность. С переписи прошли три голодных месяца, в продолжение которых усиленно распродавался скот. Какой-нибудь Ахмет в августе имел четыре лошади, сейчас он имеет уже одну. Ссуды ему не выдают.

— Ты — богатый. У тебя четыре лошади.

— Скоро и одной не будет.

— Хлопочи, попадешь в дополнительные списки.

Таких "богачей" масса, — чуть не полдеревни. Все они остались за порогом. Чтобы получить ссуду по дополнительному списку, надо ждать чуть ли не месяц. Списки проходят инстанции: от земского идут в уездный съезд, а затем в губернское присутствие. Только разве январскую ссуду получат эти обойденные люди. В декабре же они продадут последний скот и останутся совершенно нищими.

— За месяц так отощаем, что, пожалуй, уже и не встанем, — говорят "богачи".

В ссуде установили, как