Без хлеба. Очерки русского бедствия (голод 1898 и 1911-12 гг.) - Александр Саввич Панкратов

ржи. Чуваш заметил, что сноп с пустыми колосьями. Потом вынесли второй сноп, но уже с зерном. Затем третий — с хорошим, налившимся зерном. И, наконец, четвертый, необычайный — тоже с зерном, но облитый человеческой кровью. Ангелы объяснили чувашу;

— Первый сноп — нынешний голодный год, второй — будущий урожайный, третий — тоже урожайный и, наконец, четвертый — также урожайный, но последний год. Урожай его будет уже не нужен людям, так как на земле случится страшное...

По одной версии произойдет кровопролитная воина. По другой восстанет брат на брата, и люди истребят друг друга. По третьей — произойдет светопреставление, "как батюшка в церкви объяснял".

— За вино наказанье, — объясняют чуваши. — "Преисполнилась чаша", кровью своей ответят люди за вино...

Учитель говорить:

Каждый день ходят ко мне чуваши и спрашивают, что им делать. А я сам не знаю.

Темные люди в страхе. Они верят в сказку больше, чем в Евангелие. Никто их не разубедит. Бабы на деревне плачут. Мужики ходят задумчивые. Богатые пьют "на-последях".

Я расспросил толпу, стоящую в дверях, о рае и аде. Рай в их представлении что-то вроде железнодорожного буфета 3-го класса с колбасой и огурцами на прилавке.

— А ад? — спрашиваю.

— Ад, когда нечего есть.

Нынешний год чуваши переживают ад.

— Божье наказанье! Никогда такого года не было.

17.

Полное отсутствие помощи. — У кого просить? — Продажа "душ". — Вынужденная разборка общественного магазина.

От станции "Аксеново", самаро-златоустовской железной дороги, до границы Белебеевского и Стерлитамакского уездов — пространство, если ехать по прямой линии, не менее 70-ти верст. Я ехал вкривь и вкось. И нигде не встречал ни общественных работ, ни столовых.

Судя по последнему справочному листку белебеевского земства, во всем огромном уезде работы были только в девяти местах. Но я на своем пути не встретили их. Лишь подъезжая к границе, услыхал от татар:

— Качаган-страна была работа...

В Кочеганове и Гайнах, действительно, что-то копали недели две. Насколько обеспечила деревню Кочеганово общественная работа, видно из того, что там сейчас — страшное гнездо голодного тифа. При мне было 16 тифозных домов. О развитии его мне сообщила встретившаяся "эпидемическая сестра":

— Дня четыре тому назад было десять домов с тифом, теперь я "прибавила" шесть...

Голод везде острый, требовавший немедленной помощи еще в сентябре. А этой помощи население не видит и теперь.

Крестьяне писали и постоянно пишут сейчас разные приговоры и извещения. Тучей рассылают их всем тем "начальникам", которых они знают. Толпами и поодиночке осаждают волостные правления, старшин, земских начальников. Но везде их встречает "неумолимое" —

— Нет.

В Бугурусланском уезде земские начальники все-таки обещают...

— Кормовые, может быть, будут...

Здесь не обольщают надеждой, а откровенно говорят:

— Продовольственной ссуды не ждите![4]

В некоторых волостных правлениях голодным башкирам советуют:

— Хлеба нет? А отчего душу не продаешь?

Продать "душу" — значит, лишиться последнего. Лишиться, действительно, души...

Писарь в селе Артюховке мне говорил:

— Мы, наоборот, не советуем. Продать "душу" — значить, по нашими местам, создать вора-разбойника.

— Как так?

— Что же делать татарину без земли, как не воровать? На промыслы он все равно не пойдет.

Но "души" все-таки продаются. "Воры" растут в числе.

— Лучше умирать завтра, чем сегодня, — говорят голодные.

Земские начальники (в селах Никифарове и Ивановке) на просьбу о помощи сначала отвечали:

— Ничего у нас нет. Просите в Уфе, в Петербурге...

Потом просто "стати гонять".

Киргизмиякинский земский врач X. Н. Васильев одно время отсылал прошения о помощи в уездную земскую управу. В этих безыскуственных прошениях-мольбах пестрят выражения: "помираем", "три дня не евши", "болеем от голода".

Уездная управа просила врача переменить адрес:

— Мы не можем ничем помочь. Отсылайте к земскому начальнику. Продовольственное дело ведает администрация.

Врач стал отсылать к земскому. Тот однажды приехал к нему и сказал:

— Совершенно напрасно делаете. Я ничем не могу помочь. Знаю, что есть голод и даже болезни на почве недоедания. Но у меня нет средств. Обратитесь к частной помощи! Пишите в газетах!

В деревне Ивановке (где живет земский начальник), "лопнуло терпение". Обращались ивановцы к земскому с разными просьбами:

— Дай общественную работу! Дай кормовые! Помоги!

Все без результата. Наконец, попросили у него отдать тот их хлеб, который лежит в общественном магазине.

— Мы не будем просить больше ничего, даем подписку, — говорили они.

Дали подписку, что отказываются от "кормовых".

Но земский ответил:

— Нельзя.

Тогда ивановцы собрали сход, написали приговор, что общество берет свой хлеб из общественного магазина. Все крестьяне подписались. Потом толпой, среди бела дня, они подошли к магазину, разбили замки, сняли двери, взяли хлеб (252 пуда ржи и 168 пудов овса) и разделили. Затем составили приговор, что они взяли хлеб и обещаются отдать из первого урожая.

Приговор отослали губернатору.

Их спрашивали:

— Как вы решились это сделать?

— С голоду...

Земский начальник привлекает их по 29-й статье Устава о наказаниях. По этой статье денежное взыскание не свыше 50-ти рублей.

В самые последние дни стало известно, что земским прислали деньги на организацию помощи. Кажется, рублей по 1000.

Это, конечно, — капля, но и эти деньги пока не расходуются. Земские поставлены в тупик: кому благотворить, в какой форме, и какова отчетность?

Пришлось справляться в уездном съезде...

Оказывается, при виде голодных могут еще возникать вопросы о форме отчетности.

18.

Голодный тиф. — Тифозная изба. — Больная ложь. — Иллюстрация голода.

Тут кругом тиф. В одном Киргизмиякинском медицинском участке шестнадцать деревень с тифом.

— Голодный, — определил мне земский врач форму болезни.

Я сам мог это видеть, — в избах тифозных в большинстве случаев одно горе,

Тиф расползается, ширится, безудержно растет. А помощи буквально никакой.

Край богатый землей, но опустошенный неурожаем и брошенный на произвол судьбы.

Тяжелое впечатление оставляет тифозная татарская изба. Тиф поражает в большинстве голодающих, поэтому с внешней стороны тифозные избы больше похожи на хлевы или бани. С одним маленьким окном. Иногда вместо стекла бычачий пузырь.

Нужно согнуться, чтобы влезть в дверь.

Изба часто не топлена. Слабый свет освещает широкие нары. На них лежат рядом люди, с головой закрывшись разным тряпьем. Здоровые сидят тут же.

— Что болит у них? — спрашиваю.

— Голова, живот...

Больные услышат чужой голос, приподнимутся и выглядывают из-под тряпья. На лице иногда капли пота, — видимо, жар,