Смерть в июле и всегда в Донецке - Дмитрий Александрович Селезнёв

войск носили шевроны с гербом СССР и нашивки с молоткасто-серпастыми красными флагами. Освобождая от украинских националистов очередное село, «красный генерал» собирал его жителей и объявлял, что так как в селе установлена советская власть, то теперь здесь будет организован колхоз, и все земли подлежат коллективному использованию.

Сторонники частной собственности на землю и представители сельской буржуазии с удивлением, граничащим с шоком, слушали генерала, и возразить ему не смели, так как обоснованно считали, что люди, меняющие солнечные батареи на красные флаги, заведомо опасны. Им оставалось только ждать, когда фронт отодвинется от них далеко, и социалистический строй, который установил генерал, уйдёт вместе с ним и сменится какой-нибудь приемлемой капиталистической формацией, только уже не украинской, а российской. Как-то генерала вызвали в Москву, и все думали, что его снимут за причуды, однако, к огорчению некоторых, генерал вернулся с ещё большими полномочиями.

Генерал настолько был близок к народу и солдату, что порой его трудно было отличить от простого офицера.

— А ты кто такой? — спросили его однажды на каком-то блокпосту.

Генерал представился.

— Какой ты генерал, ты… — прапорщик! — На этот наглый ответ генералу пришлось задействовать свою охрану, и она насилием восстановила военный табель о рангах.

Другой раз генерал ехал по освобождённой селу на велосипеде — на войне он не забывал про полезные физические нагрузки — и за ним на почтительном расстоянии бежал спецназ. Но тут с возгласом «Посторонись, дедок!» генерала обогнал какой-то несчастливый боец. «Дедок» сделал жест своим бодигардам. Подбежавшая спецура так же внеустановным способом привела бедолагу к уставным отношениям и объяснила правила дорожного движения и общения с лицом, стоящим выше по должности.

Но «красный генерал», несмотря на свой почтенный возраст, способен был и лично наводить дисциплину. Нрав был у него крутой. Рассказывали, что как-то он увидел бойцов, едущих на отжатой тачке. Генерал приказал своему водителю немедленно остановиться, вышел из бронемашины, достал из кобуры пистолет, навёл ствол на мародёров и велел им покинуть экспроприированный автомобиль. Когда они подчинились, генерал рукоятью своего пистолета вколотил в них запрет на присвоение народного имущества.

Короче, затрёхсотил он их.

Генерала сменили после контрнаступления ВСУ. Мы потеряли Изюм, Купянск и Волчанск, почти все освобождённые территории Харьковской области с её плохими дорогами, и теперь националисты разрушают обстрелами хорошие дороги области Белгородской. Потеряли мы и Красный Лиман, который брали войска «красного генерала». Фронт откатился до трассы Кременная-Сватово. Но мы обязательно в эти города вернёмся, и Лиман снова станет красным. Обязательно.

Отступая, разрушали мосты и мы…

Когда-то стрела Антоновского моста, пущенная советскими строителями незадолго до развала СССР, связывала наш левый и наш правый берег Днепра. Мост связывал нас с нашим Херсоном и не нашими пока Николаевым и Одессой — безусловно русскими городами. А теперь такой связи нет, мост разрушен.

Херсон был взят в начале СВО без особых жертв и усилий, присущих такой тяжёлой войне, которая идёт сейчас. История взятия Херсона уже обрастает мифами и слухами. Говорят, что это была личная инициатива какого-то полковника — развить успех и переправиться по Антоновскому мосту за Днепр, хотя первоначально никто Херсон брать не планировал. Возможно, всё это слухи, конечно, но импровизация — это залог победы. В любом случае вышло всё красиво, за Днепром нас не ждали. Ждали нас в Харькове, Одессе, Мариуполе — эти города нашпиговали украинскими нациками и западным оружием, и поэтому из них с разрушительными боями удалось взять только Мариуполь. А тут вышло как в песне — он шёл на Одессу, а вышел к Херсону. Манёвр удался.

Брали Херсон российские войска спонтанно, а оставляли уже запланированно. Когда я собирался в ту сторону за репортажами, было уже объявлено об эвакуации на левый берег. Великие русские полководцы Суворов, Ушаков, Потёмкин уже отступили — по новостям передали, что памятники знаменитых военачальников из Херсона переправили за Днепр. По слухам и инсайдам, скрытно отступала и армия, решение об оставлении Херсона было уже принято, движение войск началось, однако официально об этом ещё не объявили. Хоть в душе тлели робко угольки надежды, но суровый ум и беспощадный опыт прожитых в России лет подсказывали, что Херсон, Николаев и Одессу мы уже увидим не скоро.

— Вот, возьми мою надувную лодку, — собирал меня в дорогу Вал, мой донецкий друг и ветеран спецназа, — не помешает.

Ни я, ни Вал в Херсоне никогда не были, обстановкой не владели, поэтому предполагали разные варианты событий.

— Ну и что я буду с этим мешком делать, только лишний груз…

Говаривали, что и курсирующий по Днепру паром уже гражданских в Херсон не брал, и я думал отправиться туда-обратно на какой-нибудь контрабандной моторке, будучи налегке. Так себе план, конечно…

— Ничего страшного, возьмёшь, спрячешь на берегу.

Я представил, как прячу мешок с лодкой в кустах, присыпая его песком, потом отряхиваюсь и направляюсь в Херсон.

— А вёсла где я возьму?

— Надо купить лопатки, на которых мясо разделывают, — посоветовал бывалый Вал, — я так пробовал, ими очень удобно грести.

Чёрт, лопатки ещё эти… Я упирался, потому что даже рассматривать вероятность пересечения реки на надувной лодке мне не хотелось. Ещё я помнил наставления Гоголя, что редкая птица долетит до середины Днепра, а отчаянно гребущий по нему лопатками для мяса человек, который и на рыбалку-то когда ходил — не помнит, и подавно. И пусть, как писал Гоголь, чуден Днепр при тихой погоде, но на хорошую погоду и обстановку рассчитывать не приходилось. Уже стоял ноябрь, и воображение рисовало мне тревожные картины. Поздний херсонский вечер. В городе стрельба, тебя преследуют чужие, ты суетливо спускаешься к воде. К холодной и тёмной воде. А перевозчика на месте нет.

— А как я без насоса лодку надую?

— Как? Сам и надуешь! Знаешь, человек в экстремальной ситуации может многое. Надуешь, куда денешься, — успокаивал Вал, — вот, ты сначала её разверни, подними, встряхни, она уже воздуху наберёт. Потом…

Короче, мешок с лодкой отправился в салон моего бронированного фургона.

Но на месте оказалось, что Днепр не так широк, как писал великий русский писатель. Ширина Днепра у моста составляла около километра, не больше, а то и меньше. До противоположного берега было рукой подать,