Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

4 октября. Осень, осень! Неужели она может так сильно действовать на мое настроение? Когда я вижу, как с каждым днем краснеют и желтеют листья, медленно кружась и осыпаясь по дорожкам, в моей душе осыпаются летние жизнерадостные цветы, и меня наполняет желтая осенняя грусть. Подолгу я останавливаю свой тоскующий взгляд на красно-желтой листве, прислушиваясь к шороху каждого падающего листка. Я любуюсь серебристыми нитями тонкой паутины, вглядываюсь в бледно-голубое небо и думаю: как это все красиво, как нарядны золотые одежды осени, но почему же мне опять грустно, и опять чего-то не хватает, и чего-то жаль, и хочется плакать. В моей голове вновь проносятся воспоминания все о том же, о невозвратно ушедших прекрасных днях, и губы шепчут «Листопад» Бунина[337]: «Как хорошо… но жаль чего-то и грустно осени весь день…» Желто-красная осень будто входит в мою душу, придавая особенный оттенок моим мыслям, моим воспоминаниям, она заглядывает в мои глаза, и я грущу, грущу…

Что же это? Неужели с такой силой вернулась тоска по утраченной любви? Мне кажется снова и снова, что мимо меня прошло неизведанное большое счастье, и я втихомолку тоскую, смотря на золотой дождь осыпающейся листвы, гонимой набежавшим ветром. Осень! Желтая осень! Разве может она царапать сердце? Нет, это только моя обостренная впечатлительность заставляет меня трепетать, бледнеть, сдвигать брови… Но когда я встречаю чужой взгляд, на моих губах появляется улыбка и я делаюсь как будто безучастна к осени. Умение прятать свое настроение у меня входит в привычку. Недавно Женя сказал мне: «Таня бывает похожа на английскую мисс. У нее есть внешне английская холодноватость, собранность чувств, и она хорошо бы выглядела на фоне лондонских туманов». Как даже он мало знает сущность моего характера!

5 октября. Не могу понять, что влияет на Витю – осень или его личные переживания, но последние дни он для меня непонятен. Недавно мы с ним шли из института, и он с тоской в голосе сказал: «Вот я уже сколько дней хожу сам не свой, и мне хочется уйти куда-то далеко-далеко от самого себя, чтобы никого не видеть и быть одному. Когда моя мать спросила меня, что со мной, я ей резко ответил, ушел из дома и только под утро вернулся домой». Немного погодя, помолчав, он хмуро добавил: «Ну и скверно же мне! Если бы ты только знала!» В этот раз я не решилась его расспрашивать, но при первом удобном случае я должна его спросить. Мне думается, что он будет пить, чтобы заглушить свою тоску. Но что же с ним, отчего он страдает? Иногда он мне кажется большим, сильным ребенком, и мне хочется по-дружески положить свою руку на его плечо и сказать ему много-много… Какие у меня с ним отношения? Он явно оказывает мне внимание и предпочтение перед всеми другими девочками. Часто подсмеивается надо мной, но чаще я ловлю в его голосе, в его взгляде, в пожатии руки такую горячую нежность, что я готова бываю неожиданно вспыхнуть. В институте многие убеждены, что мы увлечены друг другом. Не скрою, что его внимание мне льстит, мне нравятся его сила и властность его чувства. Мне с ним бывает хорошо. Его прямота, горячий огонь его красивых темных глаз меня привлекают. Наконец, я привыкла и товарищески привязалась к нему. Но ведь всего этого мало. Если даже с моей стороны есть некоторое увлечение, то ведь это не любовь. Вите недостает очень многого, чтобы вообще была возможность любви с моей стороны. Я знаю, что во многих отношениях я умнее его, что нас разделяет разница культуры. Знаю, что у него не хватило бы чуткости понять меня со всеми моими недостатками и отклонениями от шаблона. Я его знаю лучше, хотя и не до конца. Знает ли он меня хорошо? Все-таки нет. Он часто говорит: «О, ты очень хорошая, Абраша! Я это чувствую, и мне часто не верится, что ты совершеннолетняя. Ведь ты еще совсем выглядишь ребенком. И как ты можешь рассуждать о любви и жизни, зная об этом только из прочитанных книг? Но ты умная, и с тобой интересно говорить о многом». Они все склонны видеть во мне ребенка, не веря, что у меня могут быть свои сложившиеся взгляды на многое.

Но, оставляя все это в стороне, мне с Витей бывает хорошо. Он прямой, честный, сильный, непосредственный. Его красивая внешность невольно тоже меня к нему привлекает, а ласка его глаз и пожатие сильной руки для меня волнующе дороги. Будущее я пока отбрасываю и беру настоящее, какое оно есть, неопределенное, ни к чему не обязывающее. Мне хотелось бы, чтобы так это и оставалось. Мне этого достаточно. Но ведь ему может стать мало? Может быть, я виновата перед ним. Может быть, я даю ему какие-то ложные надежды? Но ведь я в тесных товарищеских отношениях не только с ним, он это знает и видит. Я не выделяю его больше, чем других своих близких товарищей, особенно, конечно, больше, чем Женю. Это он меня выделяет и порою властно оттесняет прочих. Как это все сложно. Я способна влюбиться только в того, над кем не чувствую духовного превосходства, кто по уму, культуре, душевной сложности ни в чем мне не уступает.

6 октября. Серый, неприветливый день. Несколько раз начинал идти дождь. Из института я возвращалась с Шурой Кудрявцевым, который провожал меня домой. Дорогой мы говорили о многом, он вспоминал нашу крымскую экскурсию и, прощаясь со мной, застенчиво сказал, что в его сердце остался неизгладимый след от наших прогулок, когда мы вместе восторгались морем и горами. «Я очень люблю, Таня, природу, но я не умею передавать волнующие меня чувства так, как это делаешь ты. Я очень тебе благодарен за все. Мне было с тобой больше чем хорошо».

Дома у нас были Борины товарищи: Чеклинский, Айзеншток и незнакомый мальчик. Позднее пришел Сережа, и мы играли в пинг-понг. Чеклинский, как всегда, подсмеивался над Бориным увлечением Женей и острил. Мама не раз предлагала Боре позвать Женю к нам, но Боря отмалчивался, хотя некоторые его соученицы заходят к нему. Вечером по радио передавали из Москвы «Поэму экстаза» Скрябина[338], и я,