Мамона и музы. Воспоминания о купеческих семействах старой Москвы - Федор Васильевич Челноков

Катенька жениха, тем ясней становилось ей, что быть его женой она не может, почему незадолго до свадьбы, не говоря ни слова отцу, которого боялась, она заявила жениху, что свадьбе не бывать. Для того чтобы сделать такой поступок, потребовалось ей напрячь всю свою волю и подавить страх к отцу. Вышел страшный скандал, отец настаивал, требовал, не мог переварить такой охулки. Однако пришлось убедиться, что дочери его обладают не меньшим характером, чем он сам. Свадьба развалилась, однако дело так оставаться не могло, и Урусов вытащил на свет нового жениха в лице Буслова. Он был красив, пожалуй, добр, но без имени и состояния. Катенька согласилась обвенчаться с ним, и отцу пришлось, может быть, в первый раз в своей семье, подчиниться чужой воле. Свадьба состоялась. Катенька получила все приданое и 50 000 деньгами. Вся эта история, однако, так потрясла организм бедной девушки, что уж в скором времени после свадьбы молодым пришлось мчаться за границу спасать молодую от чахотки. Но ничего не помогло, приблизительно через год она скончалась, и Буслов остался молодым вдовцом. Для старика урок был жесточайший, но и тут сказалась его бахрушинская спесь. Он не потребовал обратно денег от зятя, они остались у Буслова, так же, как и Божье благословение – иначе сказать, набор образов в ценных окладах: раз благословение было дано, вернуть его нельзя. Но зато все остальное приданое – белье, платья, меха, бриллианты – были возвращены по такому мотиву: может, женится второй раз, так чтобы вещи его дочери не попали какой-нибудь другой даме. Вещи были взяты и присоединены к приданым других дочерей. Бахрушинское должно было служить Бахрушиным.

«Островские типы»

Я узнал, что уж давно в Таганке на Воронцовской нашей улице жил Алексей Федорович Бахрушин. Занимался он прасольством[218], потом в Кожевниках устроил кожевенный завод и когда-то умер. Осталось после него три сына: Петр, Александр и Василий. В настоящее время Василию Алексеевичу было уже лет 65. Разница в годах была большая между братьями: между Василием и Александром лет десять, да между Петром и Александром что-нибудь в этом роде. Отец их умер, когда Василий Алексеевич был еще очень молод, может быть, лет 17. Он оставил по тому времени солидное состояние – тысяч в 300. Умирая, он будто бы просил сыновей выстроить больницу, если Бог благословит их большим богатством, что они и исполнили, создав Бахрушинскую больницу.

Потом слышал я другую версию, которая похожа на злоязычие. При городском голове Н. А. Алексееве[219] Москва стала чиститься: был устроен новый водопровод, бойни, построили новую Думу, фабрики и заводы выносились за черту города. Город нуждался в больнице для хроников. Кожевенные заводы особенно антигигиеничны, и, чувствуя опасность быть выброшенными из Кожевников, один из братьев Бахрушиных поехал к голове посоветоваться, как быть. Алексеев был человек серьезный, ничем его купить нельзя было. Во время разговора Бахрушина с ним по этому поводу вдруг Алексеев и говорит: «Коли поклонишься мне в ноги, я тебе скажу, как быть». Бахрушин будто поймал его на этом слове, взял и повалился ему в ноги. Тогда Алексееву ничего не оставалось делать, как высказаться. Он и объяснил Бахрушину, что, если они выстроят больницу для хроников на 500 человек и отдадут ее бесплатно городу, их оставят в покое. Так соглашение и состоялось, а с него началась бахрушинская благотворительная слава: больница была выстроена, а фабрика осталась в Кожевниках.

Возможно, требование Алексеева совпадало с завещанием отца – и обе эти версии дополняют одна другую. После смерти отца все дело попало в руки старшего брата, женатого на Митрофановой Екатерине Ивановне. Она приходилась сестрой Вере Ивановне Урусовой, матери Семена Никитича, с которым я только что познакомился. Семья Бахрушиных, по-видимому, была очень старая, да и времена были отдаленные. Происходили они из города Зарайска Рязанской губернии.

Петр Алексеевич оказался значительно старше братьев. Деятельность его скоро сказалась в быстром обогащении. Жили серо, а наживали много. Отличался Петр Алексеевич от своих братьев характером крутым, но веселым, говорили, что он не прочь был и русскую сплясать. В отличие от братьев был он толст. Обладая громадной энергией и необыкновенно крутым характером, по обычаю того времени он стал полным хозяином, подчинив себе обоих братьев, которые, по существу, были с ним равноправны.

Впоследствии я слышал от Василия Алексеевича, что деспотизм брата был прямо ужасен. Когда ему было лет 20, старший брат загнал его на склад, где сортировались кожи, помещавшийся под железной крышей и летом уподоблявшийся венецианской тюрьме. Молодой Василий Алексеевич должен был заниматься там сортировкой кож при такой температуре, что работать приходилось в одних кальсонах. Плату же он получал по 20 копеек в день и на эти деньги должен был существовать; к брату же за прибавкой и показаться не смел! Так шла его жизнь до женитьбы. Могу только предполагать, что было ему тогда лет 25–27.

Про молодость Александра Алексеевича ничего не знаю. Женат он был на Елене Михайловне Постниковой. Постниковы эти прозывались «бронзовыми», так как у них была фабрика, производившая бронзовые изделия. Впоследствии они прославились тем, что в Питере сделали эмалированные купола на храм, выстроенный на месте, где был убит Александр II. Эмаль эта тем замечательна, что не боится ни морозов, ни летнего солнцепека, ни сырости. Вещь по правде удивительная.

Мое знакомство произошло в 1895 году. В то время, когда сидел я с Сергеем Ивановичем, Петр Алексеевич уже скончался в преклонных годах. После него осталась большая семья. Димитрий Петрович был ровесником с Василием Алексеевичем, потом Николай Петрович, Алексей Петрович, страшно толстый, и Константин Петрович, такой же толстяк. Одна из дочерей была за Ершовым, другая за Максимовым (конфетная фабрика), и еще знал я Марию Петровну; были, кажется, и еще дочери, которых теперь не помню. У Александра Алексеевича было три сына – Владимир, Алексей и Сергей. Дочерей было несколько: одна за Николаем Алексеевичем Протопоповым, другая за фабрикантом Гандуриным, других не знал. Семьи эти так и прозывались: «Петровичи», «Александровичи» и «Васильевичи».

Как ни тяжко было работать братьям под дланью старшего брата, но в силу старых традиций, теперь отживших, они почитали его как бы за отца, подчинялись и работали дружно. Лет за десять до смерти Петра Алексеевича братья наконец решили поделить свое состояние, были все они уж немолодые и все семейные. Торговое дело было обращено в Товарищество с капиталом в 2 000 000, на каждого пришлось по 666