Мемуары - Станислав Понятовский

Вот в чём я абсолютно убеждён, и что даёт мне дополнительное право просить вас самым настоятельным образом согласиться на участие католических держав в процессе умиротворения в нашей стране, ибо без этого мне будет угрожать несомненная гибель, а стране — новый пожар.

Я вижу в вашем величестве ту, чья рука сумеет вылечить нас. Но и самый искусный врач не может успешно оперировать пациента, не имея точной информации о его состоянии. Моим долгом — и как короля Польши, и как вашего друга, — является сообщить вам самые достоверные сведения.

Будь я менее искренен, не желай я навсегда остаться вашим другом, не связывай я собственное своё благополучие и благополучие республики с дружбой, верной и длительной, между Россией и Польшей, я сказал бы «да» чему угодно сейчас — с тем, чтобы изменить впоследствии своё слово в случае необходимости.

Следуя за истиной, я исполняю свой долг и говорю вам правду. Вы её любите. Вы — на вершине славы, и можете быть только великодушной.

Я присовокупляю надежду на это к чувству самой прочной и неизменной привязанности к вам...»

VII

Копия письма короля императрице от 21 декабря 1770. «Государыня, сестра моя!

Невзирая на то, что меня огорчает молчание, которое вашему императорскому величеству угодно хранить по поводу моих последних писем, невзирая также на то, как поражён я был, когда ваш посол, во время нашего последнего с ним разговора, заявил мне в резких выражениях, что судьба четверых моих министров, двое из которых являются моими близкими родственниками, может стать такой же, как судьба краковского епископа Солтыка, а то и того хуже, я не могу всё же не верить, что обращаясь непосредственно к вашему величеству (к той, кому я стольким обязан) для того, чтобы сообщить вам самую достоверную истину, чтобы вынести всё на ваш суд, чтобы довериться вашей поддержке и вашему великодушию, — я не могу не верить, что обращаясь именно так к Екатерине II, я буду выслушан ею иначе, чем благосклонно.

Вашему императорскому величеству известно, что с моей точки зрения означенные министры выразили самым несомненным образом своё стремление трудиться действенно и безотлагательно над умиротворением Польши — в полном согласии с вашим величеством и пользуясь вашей поддержкой. Их намерения ничуть не изменились. Таким образом, они вовсе не противники ваши, и по справедливости никак не заслуживают подобной репутации — а когда кто бы то ни было рассчитывает на справедливое употребление, которое ваше стремление к добру делает обычно из вашего могущества, его ожидания, я уверен, не должны быть обмануты.

Ваше императорское величество знает также, что законы моей страны не разрешают мне лишить человека звания, единожды ему присвоенного, и что если канцлеры пожелают подать в отставку не во время работы сейма, я не могу этой отставки принять, ибо только во время сейма я могу назначить новых канцлеров — большая же часть королевских назначений на должности без одобрения канцлеров вступить в силу не может.

В конце беседы я спросил посла вашего величества, не следует ли мне в целях умиротворения наших волнений и чтобы осуществить волю вашего величества, попытаться прикрыть пеленой забвения всё, что было предпринято или написано против моего достоинства — и даже с угрозами моей жизни — теми польскими гражданами, которые подняли теперь оружие против вашего величества?

На этот вопрос он сумел ответить мне лишь:

— Да...

Тогда я сказал ему:

— Если всеобщая амнистия неизбежна, неужели я один, верный друг императрицы, тот, кого ей было угодно возвести в наивысшее звание, должен испытать при этом всю горечь, которую только способна впитать чувствительная и верная чести душа человека, сознающего обязанности и права, даваемые занимаемым им местом?.. Не могу поверить, чтобы императрица могла желать именно этого, обсуждая вопрос об амнистии, если она поняла, какой жестокой окажется для меня эта мера и как противоречит она моим интересам.

Ваше величество желает, чтобы Польша получила мир, как благодеяние, из ваших рук. Но мир не может быть достигнут иначе, как посредством добровольного стремления значительной части польских граждан к согласию, которое и должно, наконец, собрать воедино всю нацию.

Если же это новое детище не будет рождено свободным решением, оно может подвергнуться таким же упрёкам и перенести такие же превратности судьбы, что и конфедерация 1767 года. Здание мира и доброты, предназначенное для того, чтобы залечить все раны государства, не может быть построено на фундаменте, обозначенном несправедливостью, незаконными действиями и гнётом со стороны как раз тех самых людей, чьи страсти и действовали, быть может, особенно решительно против личностей, о которых идёт речь; такая непоследовательность, своего рода, будет выглядеть на сей раз не более новой, чем повсюду.

Но не одними рассуждениями хотел бы я быть обязанным успеху моей мольбы — а мольбе самой, и вашему великодушному сердцу, способному сострадать и далёкому по природе своей от всего, что может заставить страдать других, тем более, лучших ваших друзей. Я обращаю эту мольбу к вашему величеству, чтобы получить то, что честь, долг, всеобщий интерес моей страны и интерес мой лично, предписывают мне просить.

Да будет угодно вашему императорскому величеству приказать, чтобы подобных предложений по поводу моих министров мне больше не делали, и чтобы приказ о конфискации их земель был отменён.

Я неповинен, как вы знаете, в несчастиях четверых заключённых в 1767 году; тем не менее, меня обвиняют в причастности к их аресту многие люди, надеющиеся этой ложью обосновать свою ненависть ко мне — и всё это невзирая на просьбы об их освобождении, которые я не перестаю адресовать вам, Мадам... Что же будет, если ещё один подобный случай будет связан с фактом образования новой конфедерации?.. Её же станут рассматривать, как покрытую печатями мученичества тех, кто стал жертвой своего патриотизма.

Но ведь не для того же, чтобы меня ненавидели, пожелали вы сделать меня королём?! Не для того же, чтобы Польша была расчленена при моём правлении, угодно было вам, чтобы я носил корону?! Не для того же вы с такой славой вели войну против Оттоманской империи, чтобы Подолия стала провинцией, которой они присвоили себе право распоряжаться?!..

Ваши триумфы не будут омрачены принятием неправедных даров. Напротив, ваше величество пожелает и сделает так,