Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

не ожидал. Это, Виктор, все твое влияние, ты научил ее так разговаривать». Женя смеется. «Скажи, Таня, это мое влияние?» – серьезно, с волнением в глазах, спрашивает Витя. – «Нет, это только вспышки моей прежней резкости. Ведь в детстве я, не помня что, говорила, любила в раздражении хлопать дверью, за что мне не раз попадало от мамы. От этого мне долго пришлось отвыкать, поняв, что это не сила, а слабость», – говорю я серьезно. – «Ну, ты бы у меня похлопала дверьми! Видимо, тебя мало учили ремешком», – со смехом говорит Витя. – «В детстве меня никаким ремешком не учили, я достаточно понимала слова, которыми мне разъясняли мои поступки, и я работала над собой, осознавая, в отличие от некоторых, что хорошо и что плохо». Я со смехом тащу Витю за ухо, а Женя швыряет в меня подушку. Через минуту подушки летят со всех сторон, и я сразу сражаюсь подушками с Витей и Женей. Мне на помощь приходит Павлик Нацик, большой, сильный, деревенски наивный. Он хватает Женю за руки, а я вцепляюсь руками в его густые волосы и начинаю их трепать. Женя кричит, а Витя приходит к нему на помощь, освобождая его от моих цепких пальцев. В комнате хохот и крик… Но вот мы, растрепанные, садимся на кровать и по-детски смеемся после этой драки дикарей. Вспоминается детство и индейцы.

11 сентября. Сегодня мы идем в лесной заповедник[311], где раньше леса были предназначены для царской охоты. В высокой горной долине скрывается бывший монастырь Козьмы и Дамиана[312]. Дорога туда идет вначале между виноградниками, а потом лесом по самому заповеднику. До бывшего монастыря, где теперь находится управление заповедника и база, 20 км, но дорога туда чудесная, и мы идем, не замечая усталости. По склону горы налево подымаются высокие, стройные, частые стволы деревьев-великанов, а направо склоны спускаются вниз, и там та же зеленая девственная чаща, увитая плющом. Здесь все дико, первобытно и запущенно, в этом непередаваемая прелесть. Вся земля покрыта гниющей листвой и сухим хворостом. По дороге попадаются кристально-чистые горные ручьи, с шумом убегающие по своему каменному ложу. Встречаются также громадные камни, покрытые седеющим, шелковистым мохом и сеткою зеленого плюща. В лесу полнейшая тишина. Только когда мы проходим, наши голоса нарушают эту тишину, и она отступает, прячась далеко среди светлых буковых стволов, выглядывая из ветвей и смыкаясь за нами непроницаемой стеной. В густом сплетении веток царят прохлада и сумрак, а воздух напоен особым лесным запахом. Я не могу надышаться этим легким ароматом леса. Я иду с Олесем, он в восторге от всего окружающего, и в данный момент мы хорошо понимаем друг друга. Нам хотелось бы здесь остаться на месяц наедине с природой, чтобы по этому лесу бродить осторожными шагами, не нарушая его покоя и тишины, ловя говор леса, наслаждаясь всеми красотами природы, понимая ее сердцем и умом. День был жаркий, и в нагретом воздухе дрожали прозрачные струйки горячих солнечных лучей.

Когда солнце было еще довольно высоко, мы подошли к управлению заповедника. Со всех сторон высились лесные стены гор, и казалось, что этот красивый уголок отрезан от всего мира. Нам отвели бывшие кельи монастыря для жилья. Комнаты были маленькие, низенькие, белые, а во все окна ярко светило солнце и заглядывала лесная чаща. Я долго стояла у открытого окна кельи. Над окном низко склонялись, сплетаясь в шатер, зеленые ветки, и цепкий плющ вился по стенам, свешиваясь с деревьев и кустов, как живая густая сетка. Нежные цветы протягивали ко мне венчики, и я вдыхала их аромат, не отрывая глаз от окружающего, пока меня не позвали в столовку. В этот день мы выслушали что-то вроде лекции о заповеднике и осмотрели музей в бывшей церкви монастыря. Он полон чучел лисиц, косуль, орлов, филинов и грифов. Со стен на нас смотрели головы муфлонов и большие оленьи рога. Позднее, когда солнце клонилось к западу и медленно угасали его лучи, мы, несколько человек, бродили по лесу, тихо, стараясь не шуметь, прислушиваясь к каждому шороху. Нам попадались тонконогие косули, и мы слышали их лающие голоса. Подсмотренный нами даже самый маленький кусочек лесной жизни был полон для нас своеобразным очарованием. Мы видели Черную гору[313], на которой живут олени и муфлоны, но туда ходить запрещено. Я и Московец особенно долго не хотели уходить из леса. Он большой чудак, этот маленький некрасивый студент, убежденный украинец, не желающий говорить по-русски. Он восторженный поклонник природы, очень развитой, умный, наблюдательный, но часто бывает вместе с тем наивным, и моя бригада любит посмеяться над ним. Но я, когда особенно сильно чем-либо восхищена, часто об этом говорю только ему, зная, что в нем найду отклик. И сама я никогда не смеюсь над его фантазиями и восторгами, потому что они мне близки и понятны. И вот мы с ним сговорились, что, когда наступит ночь, мы на часок пойдем в лес, чтобы подслушать его ночную жизнь. Моя бригада смеется надо мной, что они меня оставят в этом лесу пастись и прыгать вместе с косулями. «Она похожа на косулю», – сказал Алексеев, а Осипов добавил: «Тогда лесникам будет плохо, слишком много браконьеров заведется, преследующих эту косулю». Но Витя насмешливо заметил: «Ну уж, вернее всего, что ни одного». После ужина я иду к нашей комнате, кругом темно, и я едва нахожу дорогу. Вот церковь, а вот и наши кельи и окно; я тихо влезаю в него, беру свой плащ и хочу уходить, но думаю: кто же ночью мне откроет дверь? Нужно предупредить девочек о том, что я ухожу. Я знаю – они будут бояться и, конечно, закроют дверь и окно. Когда Тина узнает, куда я ухожу, она изъявляет желание идти вместе со мной в лес. Мы ощупью спускаемся по узкой темной лестнице, а внизу на последней ступеньке ждет Московец. Тина страшная трусиха, она все время держится за мою руку и говорит: «Если бы вы здесь оставили меня одну в лесу, в этой темноте, я умерла бы от страха». Она пугается каждого шороха, каждого куста и жалеет, что пошла с нами. Постепенно наши глаза привыкают к темноте. В небе начали появляться одна за другой звезды. Во мне пробуждается желание идти дальше; страха нет, одно любопытство. Я всматриваюсь в темноту, стараясь различить в ней каждое отдельное дерево, напряженно ловя каждый новый звук, вслушиваясь в шорохи ночи. Мы тихо и медленно, довольно долго