Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

17 августа. Идет дождик, и мы целый день сидим дома. Я читаю, перевожу стихи Сосюры, играю в карты с Борей и Юрой. Завтра уезжаю, снова увижу своих студентов на практике, многие из них будут приходить ко мне сидеть на нашем балконе. Зовут обедать, я бросаю дневник и бегу накрывать на стол. Хотя бы перестал моросить мелкий дождик! Кругом непроходимые лужи и грязь невылазная.

Днепропетровск

21 августа. Вот я и живу в Днепропетровске, куда приехала пароходом по Днепру. Были чудные летние дни, от воды не чувствовалось большой жары, и я часами сидела на палубе парохода, любуясь видами. В дороге познакомилась с двумя инженерами-попутчиками, и они развлекали меня разговором. Как я живу одна в Днепропетровске – рассказать не трудно. Встаю в 5 часов утра, наша домработница Маня приготовляет завтрак, и к 6 часам я являюсь на работу, где бываю до вечера с перерывом на обед. Это наша первая практика. Весь день в поле, запыленная, обожженная горячим солнцем. Работаем с нивелиром и теодолитом. К вечеру я так устаю, что засыпаю как убитая. Дома чувствую себя полной хозяйкой, заказываю Мане обед, чаще всего мои любимые вареники с вишнями. Ничего не читаю и не пишу – некогда.

Дома нашла два письма от Павлуши и одно от Кати из Детского.

Ничто, ничто не меняется.

Под выходной день и в выходной ко мне приходят мальчики: Сережа, Коля и чаще других Витя. Женя на практику не приехал, он задержался на курорте. Вот общий фон этих дней, но на этом фоне были кое-какие события.

На время геодезических работ я попала в бригаду Вити. Шура Кудрявцев[277], я и Витя работаем дружно и хорошо. Витя – бригадир строгий и крепко держит в руках свою бригаду, всегда осыпая замечаниями и насмешками ленивого Тернавского, чем вызывает негодование и обиду Мелиховой[278]. Это давно влюбленная пара. Моя дружба с Витей в них вызывает постоянное изумление, о чем они не раз твердили мне, говоря, что Витя плохо воспитан, резок, имеет слишком длинный язык и с ним трудно быть в хороших отношениях. На работе все очень нервничают, часто ссорятся между собой, и Витя как-то сказал: «Все ссорятся, из-за пустяков ругаются, и только мы с тобой никак не поссоримся». Действительно, мы только в шутку осыпаем друг друга насмешками. Я всматриваюсь в Витю и чем больше его узнаю, тем дружественнее к нему отношусь.

Дни стоят нестерпимо жаркие, мы по целым дням сгораем на солнце в поле, и это нелегко. После работы мы обыкновенно идем к Днепру купаться. Витя бесцеремонно тащит меня за руку на глубокое место и заставляет плыть, а когда я начинаю захлебываться и просить его на разные голоса мне помочь, он плывет рядом со мной, подает мне свою руку, и я плыву, держась за него. В свободное время он заходит ко мне, и мы, напившись чаю, сидим на нашем балконе, разговаривая. Я заметила, что он ни к одной из студенток не относится так, как ко мне, и мне дороги эти признаки внимания и расположения со стороны грубоватого задиры и зубоскала. Наши студентки Витю недолюбливают, плохого о нем мнения, считая его грубым в насмешках, болтающим разные, не совсем приличные глупости, но за это время я его узнала ближе и знаю, что в нем есть твердая воля, ясный ум и он богат внутренним своеобразным содержанием, как и честностью. Ему недостает выдержки и воспитания. Но этот человек твердый, сильный, смелый. Отбросив свой резкий шутливый тон, он часто говорит со мной серьезно и откровенно.

Как-то Тернавский сказал, что скоро закроют нашу студенческую столовую. «Ну и пускай», – насмешливо заметил Витя. – «Как пускай, ведь без столовой все наше отделение геологов вымрет», – воскликнула я. – «Нет, не все, останемся ты и я». – «А разве этого достаточно?» – засмеялась я. – «Да, вполне достаточно», – ответил он уверенно. – «Тогда среди геологов наступит мир и тишина и станет скучно», – заметила я. – «Нет, тогда я начну с тобой ссориться». После одного анекдота, рассказанного Витей, Сережа всех называл «Абрамом Яковлевичем», а меня Витя окрестил «Абрашей», и это имя пристало ко мне.

Я иногда прощаю Вите многое такое, что не прощают ему другие девочки, но по отношению ко мне он всегда сдержан. В общем, я привязалась к Вите как к хорошему товарищу. Высокий, стройный, бронзовый от загара, с блестящими белыми зубами, черными глазами, с улыбкой на губах, он красив, и я невольно любуюсь им. Сережа прав, когда говорит, что каждая из наших студенток была бы рада его вниманию, хотя и отзывается о нем нелестно.

23 августа. Через несколько дней наши работы кончаются, и мы 1 сентября поедем с двумя нашими руководителями на практику в Крым. Наше отделение разбивается на две группы, в одной будут Осипов и Алексеев, оба доценты, в другой – профессор Гембицкий[279].

Вчера Оля Пинчук праздновала свое рождение и позвала меня к себе. У нее я застала Шуру Снегирева, в которого Оля давно влюблена. Шура хороший спортсмен, он интересен, развит, много читал… Но он напоминает Алешу Абрамова своей исключительной беспринципностью и дурными наклонностями. Пока он и обаятельный, и вместе с тем неприятный шалопай.

Но что из него выйдет дальше? Оля с ума сходит из-за него, а он ее только мучает, обращаясь с ней то с развязным вниманием, то с пренебрежением. Пришли также Миша, Коля и подруга Оли Таня, которая зашла за мной. За ужином было много выпивки, и из всех я оказалась самой трезвой, хотя, должна сознаться, у меня тоже кружилась голова от выпитого вина и все казалось особенным. Я в первый раз была в таком состоянии и потому все время с некоторым любопытством следила за собой. Но я во всем отдавала себе ясный отчет и хорошо помню, что происходило кругом. Я видела, насколько Оля и Таня опьянели. Они все время ссорились с Шурой, кричали и говорили что-то несуразное, особенно Оля. Коля старался их помирить, утешая Олю. В конце ужина им было совсем плохо. Я долго гуляла с Колей в саду. Ночь была лунная, тихая, звездная. Серебристый свет луны дрожал на дорожках сада, и высокие тополя грустно стояли, опустив свои зеленые листья, залитые лунным