По обе стороны океана - Даниил Григорьевич Гуревич

Иногда встречал ее после работы, и мы ходили куда-нибудь пообедать, а потом в театр или в оперу. В общем, старался быть все время занятым. Потом, когда пресытился своим ничегонеделанием, я стал подумывать о том, чем бы мне заняться. И тут словно удар судьбы: я натыкаюсь на пожелтевший, хрупкий, готовый вот-вот рассыпаться в руках листок старой судовой радиограммы, исписанный моим жутким, совершенно неразборчивым почерком. С трудом я смог разобраться в смысле текста. Я описывал наше посещение мавзолея Данте в итальянском городе Равенна, куда курсантов «Зенита» повезли на экскурсию. Скорее всего, это была моя первая, довольно неловкая проба пера. «А почему нет», – подумал я и решил попробовать. Как мне пришла идея, о чем писать, я плохо помню. У меня была знакомая пара, которая вела довольно безалаберный образ жизни, с сыном наркоманом. Скорее всего, я тогда подумал, что их история может послужить неплохим сюжетом. И как-то совершенно автоматически, даже не задумываясь о жанре, я принял решение писать пьесу. Думаю, для меня это было естественно. Я присутствовал, когда папа писал свои инсценировки. Я любил читать пьесы и прочел всего Володина, Вампилова, Ионеско. Короче, в первой половине две тысячи десятого года я приступил к работе. С самого начала я решил, что действующих лиц должно быть как можно меньше. Затем обязательно нужен любовный треугольник. Значит, и персонажей может быть только трое. Никакого плана пьесы я не составлял. По ходу работы как-то само собой вырисовывалась главная идея пьесы: украсть можно не только материальные ценности, но и удачу, любовь, и даже судьбу. Название «Кражи» появилось, когда я уже почти заканчивал. Пьеса писалась легко; диалоги, на мой взгляд, получались неплохие.

Где-то в конце ноября я поставил точку и, предупредив Илюшу и Любу, полетел в Питер. Когда я сказал Илюше о причине своего приезда, он, со своей доброжелательной, но вместе с тем горькой улыбкой, сказал, что очень рад меня видеть, но я зря потратил свои деньги. Пьесу, даже если она блестящая, ни один ленинградский театр не возьмет. Вампилов свою первую пьесу «Прощание в июне» два года безуспешно пробивал в Москве и Питере. И только после того, как ее поставили в Клайпеде, где она прошла с бешеным успехом, пьесу стали ставить столичные театры. А затем уже и по всей стране. Тем не менее, он мою пьесу прочитал, и она ему понравилась. Но мнение свое о невозможности ее постановки в Питере Илюша не изменил. И он оказался прав. Я обошел все питерские театры, и все завлиты отказались принимать рукопись. В том числе и бывший папин театр на Литейном, с которого я, естественно, начал. Мне было жалко потерянного времени. Илюшин совет был один: забудь про пьесу и попробуй писать прозу. В театре ты зависишь и от завлита, и от режиссера. Книгу же можешь в конце концов напечатать за свой счет. Его совет меня подбодрил. От того, что пьесу не взяли, пострадало только мое самолюбие. Материально я был независим. Я уже собрался возвращаться домой, как произошло чудо. Со мной связался человек по имени Владимир Фунтусов. Все дальнейшее я переписываю с афиши, висящей у меня в кабинете. Этот Фунтусов был художественным руководителем театра под названием «Под самой крышей». В середине декабря он устраивал фестиваль «Современная петербургская драматургия – 2010» имени Андрея Толубеева. Фунтусов предложил мне исполнить мою пьесу в формате театрализованных читок. Для этого он наймет профессиональных актеров. Читки будут широко освещаться прессой. Откуда он узнал о моей пьесе, я не помню. Помню только то, что он был студентом моего отца. Разумеется, я сразу согласился. Увидеть свою пьесу на сцене, пусть и в формате читки, но с профессиональными актерами, значило для меня необычайно много. А там будет видно. Может быть, эта читка откроет двери в один из петербургских театров. На роль Игоря и Ларисы Фунтусов пригласил двух актеров из театра на Литейном, который я всегда считал папиным театром. Кто играл главную героиню Раю, я не помню. Начались репетиции, которые проходили в Институте Культуры, где Фунтусов вел курс режиссуры. Репетиции начинались вечером, когда институт пустел. Я видел, как иногда в театре рядом с отцом сидели авторы пьес. Это была моя первая пьеса, и, естественно, я хотел присутствовать на репетициях. В этот день с утра начал падать снег. К вечеру он усилился, и когда я вышел из метро, он тихо валил уже большими хлопьями. По Садовой я дошел до Михайловского замка и повернул к Марсовому полю. Освещенная фонарями громада Марсового поля, памятник Суворову перед Троицким мостом и зеленое здание института покрывались пушистым пронзительно-белым снежным одеялом. Долго поплутав по институтским коридорам, я наконец нашел театральный зал. В полутемном зале сидел Фунтусов со своей помощницей. Увидев меня, он сделал недовольное лицо и что-то прошептал ей. Она подошла ко мне и попросила покинуть зал.

– Извините, но Владимир Николаевич не любит посторонних в зале, – с виноватым лицом сказала она.

– Но я автор, – возразил я.

– Не обижайтесь.

Я не собирался устраивать сцену и вышел из зала.

Когда пятнадцатого числа я пришел в театр на сами читки, Фунтусов подошел ко мне и извинился за репетицию.

– Не обижайтесь, Даниил Григорьевич. Я тогда погорячился.

– Не проблема, – ответил я и пожал протянутую руку.

Театр был небольшой, мест на сто, не больше. Как сказал Фунтусов в зале будет присутствовать пресса, и возможно, что мне придется после окончания дать небольшое интервью. В зале уже сидели Толя с Леной. Они были не только моими родственниками, но и друзьями. Толя писал прекрасные стихи, а Лена была отличным театральным критиком. Зал был почти заполнен, но они держали для меня место. Пьеса была в двух действиях, но антракта Фунтусов не делал. Только недолгое затемнение. Между картинами затемнения не было вообще. Лишь небольшая пауза. Это была читка пьесы, поэтому актеры по сцене почти не передвигались. Актеры, изображавшие Игоря и Ларису, были довольно посредственными. А вот Рая получилась великолепная. Актриса сумела передать и любовь, и тревогу за сына, и тоску. Именно такую Раю я и представлял, когда писал пьесу. Несмотря на все огрехи, зритель принял читку хорошо. Меня позвали на сцену, и кто-то из зала дал мне розу. После читки ко мне подошла корреспондент и взяла у меня короткое интервью. Так, десятого декабря две тысячи десятого года, началась моя творческая жизнь.

* * *

Как мне настоятельно советовал Илюша, я решил перейти на прозу. Я