Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

мая. Получила из дому два письма, и в одном мама пишет, что на другой день после моего отъезда они получили телеграмму от Павлуши, что он выехал к нам. Он пробыл в Днепропетровске два дня и жалел, что меня не застал. Позднее получила письмо от Павлуши. Когда я увидела знакомый почерк и штемпель Синельниково, то была безумно удивлена и взволнована. У меня руки дрожали. Он был у нас, приезжал, чтобы увидеть меня! И тогда, когда я уезжала. Это вышло нелепо. Странную шутку сыграла со мною судьба. Он пишет, что уезжает теперь на Урал на геологическую работу. Когда теперь встретимся? «Вы одно из самых дорогих существ для меня», – пишет он. И мы не встретились? Что я могу думать?

27 мая. От Ялты до Алупки[245] я исходила пешком все побережье. Я была в Чаире[246], оплетенном ветвями ползучих роз, полном аромата, такого же нежного, как само слово «Чаир». Видела белый мавританский дворец Дюльбер[247], видела зеленую русалку у фонтана Арзы[248] в Мисхоре[249]. Дворец Воронцова в Алупке[250] меня поразил, в нем сгущены все краски, вся красота культуры, отошедшей в прошлое, и по сравнению с ним кажется жалким бывший царский дворец в Ливадии[251], говорящий об упадке. Я себя здесь чувствую крепкой, сильной, гибкой, загорелой, и все мои движения стали увереннее и стройнее. Только глубоко в сердце – тревога, обостренная этой небывшей встречей.

28 мая. Вчера был чудный, задумчивый вечер, и мы с Лидой долго сидели вдвоем на берегу моря. В небе светила неподвижно луна, и по морю к нам бежала серебряная дорога. Лида говорила со мной откровенно, потому что знала, что мы скоро разойдемся по разным дорогам и, наверное, никогда не встретимся больше. Она говорила потому, что у нее болела душа и об этом она не могла никому сказать. Серебристый свет ткал паутину между нами, случайно на миг столкнувшимися на жизненном пути, и ее голос звучал тихо, заглушаемый шумом моря. «Я вышла замуж 17-ти лет. Я любила мужа, как товарища, как брата, не больше, и сознавала, что никогда не смогу полюбить иначе, но содержать самой мать для меня было слишком трудно. Я ясно видела, как хотела она, чтобы я вышла замуж. Это для меня было очень мучительно. Я прошла через большую борьбу и боль и сказала ему прямо, что не люблю его, а стать его женой согласна только ради матери. Если бы ты только знала, как я ждала, что мое признание оттолкнет его! Но он сказал: „Мне слишком хорошо с тобой, и я думаю, что ты полюбишь меня“. В его голосе, как и в словах, было столько уверенности, что я была поражена. И я стала его женой. Конечно, я к нему привязалась; если бы ты знала, какой он хороший. Он никогда не стеснял моей свободы. Он любит меня какой-то самоотверженной любовью, и мне всегда неприятно, что я не могу полюбить его. Да, он изумительный человек, но в конце концов мы все же чужие друг для друга. Он из крестьян, он очень способный, и я часто поражаюсь тому, как быстро растет его умственное развитие. Он обладает сильным, ясным умом, но в нем есть слишком много примитивности, грубости. Многое он до сих пор не может понять. Меня часто коробит то, что он неправильно говорит; конечно, я не хочу винить его в этом, и это не его вина как человека, это вообще нельзя назвать виной, но мне это тяжело и неприятно. Мы часто не понимаем друг друга, потому что мы с разным воспитанием, разные люди и у нас различные привычки и понятия о повседневной жизни. И, однако, я думала, что так потянется моя жизнь год за годом без перемен. Я поступила в ИНО и здесь встретила другого. Я всегда боялась, что если придет любовь, то она меня слишком сильно захватит. И вот любовь пришла. Разве я была виновата в этом? Она должна была пройти через мою жизнь, очевидно, это было неизбежно. Что я могу сказать о том, кого люблю? Он учится со мной в ИНО, он еврей, очень умный и культурный. Но разве можно сказать, за что любишь человека, который тебе близок? Если бы я не встретила ответа, было бы больно, но случилось не так. Его вычистили из ИНО по социальному положению, и он уехал в Джанкой[252], где его родители получили землю в еврейском поселке. Я провожала его. Конечно, ему было очень тяжело, а я, когда поезд ушел, плакала как ребенок. Я думала, что теперь все кончено, но от него пришло письмо. Мы начали переписываться, и я поняла, что мы нужны друг другу. Теперь, когда я ехала сюда, я видела его в Джанкое. Мы много говорили о нашей дальнейшей судьбе, и выбор предоставлен мне. Бросить мужа – это значит незаслуженно разбить его жизнь. Он слишком любит и слишком верит. А мать? Она резкая, у нее тяжелый характер и свои понятия, сложившиеся долгими годами жизни, с которыми приходится считаться. Будут скандалы, я это знаю. И потом, на что мы будем жить? Я одна как-нибудь прожила бы, но содержать мать, пока я не кончу, – очень тяжело. Его, наверное, восстановят в ИНО. Но что делать? Сколько препятствий и сколько горя для меня. А жить без него я не могу. Человек – сам кузнец своего счастья. Неужели мы не можем взять у жизни хоть немного радости и счастья, которое приходит так редко? Ведь я его не видела в жизни».

Она долго говорила, задавая вопросы, на которые не ждала ответа, роняя в пространство полные боли, горячие слова. Я не давала советов, молча слушая. Каждый сам должен искать верный для себя путь в жизни. Можно ли давать советы? Я с участием смотрела на ее лицо, совсем еще девочки, бледное и тонкое в лунном свете, и мне было странно и неожиданно, что я могла заглянуть в самую глубину человеческой души, о которой ничего не знала несколько дней тому назад и след которой скоро потеряю навсегда. Но этот кусочек был интересен, потому что в нем была настоящая боль, настоящее стремление к яркому счастью и настоящая большая любовь. А во многих ли жизнях встречается такая любовь, сплетенная со страданием, которое горит в глазах и звенит в словах, как слишком туго натянутая струна? Оглядываясь