Мамона и музы. Воспоминания о купеческих семействах старой Москвы - Федор Васильевич Челноков

В то время, пока наши жили в Мазилове, Сырейщиковы сели у нас на даче. Когда был я на военной службе, мать их умерла от чахотки. Они решили на лето ехать в Крым, а случилось так, что и сестру отправили туда доктора в опасении чахотки. С ней отправилась Паша Русакова. И вот в Крыму публика наша встретилась и поместилась в Чукурларе, где и завязался крепко челноковско-сырейщиковский узел.

Со смертью матери многое у Сырейщиковых пошло иначе. Дом как будто ожил, да и дети стали подрастать. У Веры Петровны завелись приятельницы в лице сестры, Манички Самгиной, Елены Андреевны Карзинкиной. Приезжал и брат ее Александр Андреевич, приезжали Шапошниковы и наши кавалеры.

У старика же абсолютно приятелей не было, был только брат Сергей Димитриевич и сестра, Марецкая. Было очень курьезно видеть удивительно корректные отношения молодежи к этим старикам в глаза да и в душе, но ездить к ним и общаться они терпеть не могли, ругались, а как только попадали на глаза – «тетенька-с, дяденька-с». Мое сближение с ними началось после военной службы на почве фотографии, а с отцом – на почве преферанса.

Собственно, дети Петра Димитриевича, имея свои особеннности, были слабыми отражениями отца. Отец же был необыкновенно своеобразный человек. Закончив службу в банке, он сделался рентером [164]. Делать было нечего, контора шла под руководством Сергея Димитриевича. Дети заняты: они все учились дома, занимаясь с Павлом Павловичем Матилем. Тогда Петр Димитриевич с утра отправляется за покупками. Если он узнавал, что открывается новый магазин, то он норовил быть там первым покупателем. Это ему удалось в магазине Бушерона; купив там для Анны Петровны незначительное колечко, он все время потом поминал Бушерону: «Я ваш первый покупатель». Делали ли ему скидку за это, не знаю, но облещал себя надеждой, что он ее получает. Купить что-нибудь дешево было для него ужасно приятно.

Петр Димитриевич воображал, что он скуп и расчетлив. В некоторых случаях это бывало так, а вообще выходило больше наоборот. Услышит он, что лавка с ситцами распродается, – он туда. Приедет, давай сюда хозяина! – и начинается торговля не на десять аршин, а на всю лавку. Торгуются, аж пот с обоих течет, Петр Димитриевич обижается, что вдруг покупатель на весь товар, а ему уважения мало оказывают – идет к двери, хозяин за ним. Наконец по цене сторговались, начинается счет товара, выписывается счет, опять начинается торговля, чтобы округлить цифру. И это достигнуто, надо подводу, а то и две, опять – кому везти? Опять разговору на час, а ситец-то ему совсем не нужен; привезут его домой, смотрят – что с ним делать? Да старухам в богадельню и отправит.

Утро прошло, заезжает в контору, там к 12 часам появляется Николай Игнатьевич Музиль. На дому он бывал только, когда звали, а в конторе ежедневно пил чай, занимался своими делами, потешал публику рассказами о театрах, анекдотами. Здесь он бывал ежедневно за все существование конторы, старые они были приятели и, если Музиль почему-либо не явился, было беспокойство – уж не захворал ли. Если ожидался бенефис Музиля, то в конторе, конечно под секретом от Музиля, открывалась подписка на подарок. Уж тут вертись не вертись, а Петр Димитриевич тебя утопит. За цифрой не гонялся, хоть рубль, а давай – и страшно рад, стоит перед тобой, потирая руки: «Ну что? подписались?» И как школьник поет тебе в спину: «Ходи, миленький, почаще – носи пряников послаще». Если же дать рублей десять, ему было неприятно, на столько наказывать он не рассчитывал, ну а деньги все-таки брал. Никому, приходившим в контору, помилования не было: всех оберет, а в конце концов сам доплатит больше, чем бывало собрано.

Завел Петр Димитриевич моду собирать свинец из-под чая, от бутылок – ну, всякий бросовой свинец. Металл это дорогой, а тяжелый, конечно, никто на это внимания не обращал, а он начал собирать. А Коля с Митей переплавляли его в пластинки, потом Петр Димитриевич продавал их водопроводчику, употребляя деньги на добрые дела. Был у меня в доме ремонт, меняли свинцовые трубы на чугунные, я трубы и отдал водопроводчику в уплату по счету. Батюшки, какая вышла обида! – почему не ему? Корил он меня целую зиму, пока ему десять рублей не отдал, а он опять руки трет и про пряники поет.

У Марецких слабость Петра Димитриевича знали и спецально для него откладывали обрезки материй или такие, которые из-за рисунка или цвета не шли, все это добро сваливалось Петру Димитриевичу после страшных торгов. По качеству бывали материи очень хорошие, так из таких шились пиджаки, халаты для ребят, а остальное находило себе место у всевозможной бедноты. Но зато сынки франтили иногда дома в неподражаемых костюмах рыжего и даже лилового цвета с искрой.

Однажды заехал Петр Димитриевич к Елисееву, а приятель приказчик и предложи ему разную заваль, скопившуюся в магазине за много лет. Были тут ликеры, водки в удивительных бутылках, было и шампанское, и всякое вино. Только сами приказчики не знали, что в бутылках, так как этикетки пропали. Такой товар был по Петру Димитриевичу, началась торговля. Елисеев уступал – за много лет такого чудака не видали! – и за совершенный бесценок было куплено ящиков пять неизвестно чего. Уж Петр Димитриевич умер, а все еще это добро не было окончательно исследовано. Каждый раз появлявшаяся бутылка была как закрытый выигрышный билет. Что в ней? Хорошо или плохо? Бывала такая мерзость, что тут же вся бутылка выбрасывалась, а часто бывало и чудесно хорошо. А он винцо потягивает: «А? что?» – как будто он его нарочно выбирал – и радуется старик. Бывало, шампанское совсем без газу – получалось новое вино, какого нигде не получить, очень вкусное.

А преферанс был – настоящая работа! Играли по минимальному счету и такому же расчету. Шуму, гаму! – бранится, когда его подведешь или сам ошибешься, а под конец обязательно обыграет копеек на 15–25. Ну а уж если рубль – так торжественные проводы, все с теми же «пряничками».

Таким же образом покупалось серебро, золото и бриллианты. Узнает, что в государственном банке продаются оставшиеся по залогу вещи, – едет и чохом покупает целый сундук, другой раз в несколько пудов. Привезет домой, все разберет, что годится – себе оставит; если что хорошее окажется, а у него есть – он