Мамона и музы. Воспоминания о купеческих семействах старой Москвы - Федор Васильевич Челноков

дела какой-нибудь революционной партии. Случилось это с ним в то время, когда особенно участились покушения на бедного Александра II. Вообще исчезновение людей в России было не диво. Такой случай повторился в семье Шипова Д. Н., но это было уж во время Николая II. Димитрию Николаевичу не помогли и его громадные связи. Сын исчез, к.б. и не родился.

Сырейщиковы

Близость с Самгиными сблизила нас с Сырейщиковыми. Они были родственники, мы были родственники, но никакой квартальный не распутал бы этих перепутанных уз родства. Моя мать была двоюродная сестра А. Д. Самгина[160], но и Четвериковы были ей какие-то двоюродные. Были тут впутаны какие-то Шемшурины, Карзинкины, Варенцовы, Медведевы, а через всю эту компанию как-то и кунцевские Шиловы оказались родней. А тут еще Митя женился на Наде, а Кондратий Шапошников[161], отбив жену у Ионы Шилова, брата кунцевского, совершенно перепутал все нити. И даже ялтинский поп мой только махнул рукой и отказался разбирать, кто кому и как приходится. А все друг другу приходились как-то, и все это знали и принимали к сведению.

Сближение с Сырейщиковыми осталось на всю жизнь. Началось оно с юных лет и дотянулось до старости. Отец их был совсем особенный человек. Педант московских традиций и приличий, в то же время самый культурный человек. Старик Кириков припоминал, что Петр Димитриевич «выворачивал кафтан»[162], но ему было 90 лет и он помнил такие вещи, о которых все забыли.

Наши родственники по другой челноковской линии – «чайники» Расторгуевы – чуть ли не каждый год «кафтаны выворачивали», а скаковые конюшни держали, богатели несуразно, а никто их не ругал. Было такое время, такая мода, такой прием наживать деньги. На все времена, на все и нравы!

Итак, семья Сырейщиковых состояла из отца, матери Елизаветы Николаевны, рожденной Варенцовой, Веры, Анны, Димитрия и Николая Петровичей. И был у них дядя Сергей Димитревич. Ко времени нашего знакомства Петр Димитриевич имел хорошие средства, служил директором Общества взаимного кредита, имел банкирскую контору, которой управлял брат Сергей Димитриевич, считавшийся полным хозяином конторы: Петр Димитриевич не брал из нее ни копейки.

Сергей Димитриевич был педант, каких выдумать нельзя. Минута в минуту он приходил в контору, так же уходил. Человек был тихий, неразговорчивый, желтый и, вероятно, с плохим здоровьем, но за 30 или 40 лет существования конторы он не пропустил ни одного дня и ни разу не ошибся приходом в контору. Такого же он воспитал при себе помощника, и только они двое и вели все дело. За все время существования конторы Сергей Димитриевич не обсчитался ни на одну копейку. Манера говорить у него была обрывиста и часто употреблялось окончание на «с»: я говорю-с, я вижу-с.

Отношения братьев были изысканно корректные и чудные. Чувствовалось, что Сергей Димитриевич был под покровительством Петра Димитриевича. В именины или дни, отмеченные каким-либо торжеством, брат являлся к брату с обязательным визитом и непременно с каким-нибудь заранее обдуманным приношением, которое не просто приносилось, а подносилось с торжественностью и с подчеркиванием. Подношения Сергея Димитриевича были проще, так как средства у него были поменьше, а подношения Петра Димитриевича были иногда довольно ценные, но обязательно в них должно было быть что-нибудь особенное. Если это был пирог, то Петр Димитриевич заблаговременно отправлялся к Абрикосову, вызывал главного повара по части тортов и долго совещался, какой бы устроить пирог, причем повару объяснялось, по какому случаю пирог подносился, чтобы общий вид пирога отвечал случаю. Пироги бывали и в виде пароходов, и сапог, и шахматных досок, и целующихся голубей или целые сооружения в виде ваз и колоссальных рогов изобилия. Фантазия по этой части у Петра Димитриевича была богатая, а приятель его повар – настоящий артист по части исполнения. И неизвестно, кто больше радовался, получатель или подноситель, только Петр Димитриевич всегда сиял, видя исполнение своей фантазии.

Сергею Димитриевичу было лет около 40, когда он задумал жениться, наметив для этого нашу Елену Васильевну. Но мы прозывали его «костяной яичницей», и Леничка ему отказала. Тогда он женился на Наталии Петровне (фамилию ее забыл, кажется, Постникова). Была она сродни Боткиным и П. И. Постникову, хирургу. Молодые Сырейщиковы величали ее «кобылообразная тётенька». Но выражалось ей самое педантичное почтение, церемониальные подношения шли, как и до сих пор, только стало их больше и стали они ценней. Теперь подносилось серебро, но с теми же пирогами или причудливыми конфетами. Так шли года, в жизни Сергея Димитриевича все было рассчитано и учтено по минутам. Наконец он захворал раком и после продолжительных страданий скончался. Я отправился на похороны, но ошибся днем: его похоронили накануне.

Отношения Петра Димитриевича к Наталии Петровне не изменились ни на одну йоту, и детей тоже. Сергей Димитриевич оставил жене пожизненно прекрасный особняк против Спасских казарм. Он должен был перейти к молодым Сырейщиковым после ее смерти, а также и хорошие средства, тысяч в 300–400. Так как детей у нее не было, она взяла на воспитание двух бедных родственниц и продолжала свое тихое существование.

Жена Петра Димитриевича, Елизавета Николаевна, была дама тонная[163], неумная, но чопорная и совершенно больная. Знакомство наше с ней было непродолжительно, так как она умерла.

Но за время ее существования был у них тоже бал, на котором случился пресмешной случай. Молодежь разошлась и стала играть в жмурки, завязав глаза длинному и нескладному Ивану Ивановичу Фидлеру. В это время в залу вошел только что приехавший Андрей Александрович Карзинкин, маленький кругленький человек. Не оглянувшись толком, Андрей Александрович идет себе по зале. А Фидлер ходит, размахивает руками, ему и подвернись голова Андрея Александровича. Он его заграбастал за волосы и торжественно скинул повязку. Но каково было его положение, когда в руках он увидал только парик! А Андрей Александрович с головой голой, как колено, стоял смущенный. Да и как не смутиться? Вся зала фыркнула, а тут и там вырывался сдержанный хохот.

Фидлер в 1905 году прославился: его гимназия была первым зданием, которое правительственные войска взялись громить пушками. Не думаю, чтобы Фидлер стоил того, чтобы делать ему такую громкую славу. Теперь сидит он в Париже и опять имеет свою гимназию.

Пока была жива Елизавета Николаевна, отношения наши с Сырейщиковыми поддерживались между сестрой и Верой Петровной. Молодые люди видались, но мало, порядки были у них строги. Выходили они на улицу всегда в сопровождении карманной гувернантки. К нам Верочку доставлял сам папаша: приедет, введет дочку