По обе стороны океана - Даниил Григорьевич Гуревич

изменила свое отношение к Вале. Сейчас она считала Валю порядочной, умной, хорошей женой и прекрасной матерью.

– О’кей. Заберем маму.

Я пошел в офис, дал положенные триста долларов и, позвонив маме, велел ей собираться. Когда я сказал, что она будет жить в квартире напротив нас, я слышал, как мама по-настоящему зарыдала. С тех самых пор мама считала Валю идеальной женщиной и своей лучшей подругой.

Тем временем, расставшись с туристическим бизнесом, мне пришлось опять заняться поисками работы. В газете я нашел объявление о поиске ученика на ремонт телетайпов. Контора была в Манхеттене, на Шестой авеню, между Сорок пятой и Сорок шестой улицами. Помещение было довольно маленькое: приемная, кабинет хозяина и сама мастерская. Телетайпов в мастерской было всего несколько. Секретарша провела меня в кабинет хозяина. Крупный мужчина с круглым красным лицом, окруженный запахом спиртного. И опять я проигнорировал свое предчувствие: человек был явным алкоголиком. У меня сложилось впечатление, что он почти сразу согласился принять меня только для того, чтобы поскорее остаться одному и выпить. Он протянул мне папку с описанием и схемами телетайпа и отослал в мастерскую. Мучился я со схемами где-то неделю и уже решил махнуть на свою новую работу рукой, как в мастерскую вошла секретарша и сказала, что их бизнес закрывается. На мой вопрос, где хозяин, она лишь махнула рукой. А я опять остался без работы.

Возвращаясь домой и проходя мимо застекленного туристического офиса братьев Паттел, я увидел, как один из братьев призывно машет мне рукой. На вопрос, почему я перестал пользоваться их офисом, я рассказал им обо всех своих проблемах. И тут они опять пришли мне на помощь. Оказалось, что кроме туризма они еще владеют такси. У них две машины, и они сдают их внаем таксистам, работающим в аэропорту города Ньюарк. В те времена это был совсем маленький аэропорт, обслуживающий только локальные линии Восточного побережья. Они могут и меня подключить к работе в такси, когда машины простаивают. Для меня это был шаг назад, но я был убежден, что временный. Лешка Орлов до сих пор продолжал подрабатывать таксистом в Нью-Йорке, несмотря на то, что с февраля восьмидесятого года он вместе с Сергеем Довлатовым и журналистом из Москвы Борисом Меттерем стали совладельцами только что открывшегося еженедельника «Новый американец». Газета с тиражом в одиннадцать тысяч экземпляров стала очень популярной в иммиграции. Особенно привлекало имя Довлатова – одного из самых любимых советских писателей того времени. Для выпуска газеты им пришлось взять в кредит несколько тысяч долларов, что потом их и погубило. Выплатить долг самостоятельно они не могли, и тогда им пришлось обратиться за помощью в «Новое русское слово». Это был довольно глупый шаг. В «Новом американце» печатались Иосиф Бродский, Василий Аксенов, Владимир Войнович. Естественно, еженедельник стал для «Нового русского слова» конкурентом. Газета им в помощи отказала, и через год «Новый американец» прекратил свое существование. Леша Орлов стал работать радиожурналистом на «Дэвидзон-радио». Там он вел ежедневные утренние спортивные передачи и одну политическую по воскресеньям. Он уже давно разошелся с очаровательной Галкой и женился на не совсем женственной, но очень умной редакторше из «Дэвидзон-радио», и переехал с ней в штат Северная Каролина. Он всерьез увлекся политикой и даже написал две книги об Америке. Наши контакты с момента его переезда прекратились. Единственное, что я еще о нем знаю, так это то, что его старший сын Петя тоже стал журналистом. Только он занимался музыкой, а конкретно рок-н-роллом, и даже работал в известном журнале «Роллинг Стоун». А его младшая дочь Машенька, унаследовав от мамы сверхизящную фигуру, уехала в Париж, где стала моделью. Но это все еще произойдет нескоро.

* * *

Прошел уже целый год, как Маркеловы переехали в Кливленд. Мы регулярно созванивались, но они требовали, чтобы мы приехали и посмотрели, как они устроились. Нам тоже их очень не хватало, и мы наконец решили поехать в Кливленд, который находился в штате Огайо. Из Нью-Йорка в Кливленд можно было добраться по Восьмидесятой дороге, которая пересекала Америку с Восточного побережья до Западного. Мы должны были пересечь огромный штат Пенсильвания и почти весь тоже довольно большой Огайо. Весь путь должен был занять где-то часов восемь. Мы никогда еще так далеко на машине не ездили, и оба немножко нервничали. Машенька же, наоборот, радовалась: она едет в гости к тете Марине и дяде Мише, которых очень любит. Выехали из дома мы рано утром и, с несколькими остановками, к вечеру уже приехали в Кливленд. Маркеловы жили не в самом городе, а в пригороде. Небольшой комплекс из двухэтажных домов, в каждом из которых было по восемь квартир, раскинулся на большой поляне, окруженной лесом. К комплексу от шоссе вела единственная дорога, поэтому вокруг царила лесная тишина, прерываемая только редкими переговорами уставших за день птиц и мягким шелестом листвы готовившихся к ночи деревьев. Провели мы у Маркеловых неделю. Днем мы ездили в Кливленд, центральная часть которого, признаться честно, мне не понравилась. Вечерами же кутили дома. В их комплексе жило довольно много русских семей, и мы собирались на участке, приспособленном для пикников: со столами и мангалами. Время проскочило мгновенно, и мы засобирались домой. Перед отъездом мы дали слово, что приедем на следующий год. Но на следующий год у нас не получилось. Не могу не упомянуть, что сказала Машенька, когда мы уже въехали в Джерси-Сити. Она стояла сзади, облокотившись на переднее сиденье, и смотрела по сторонам. Мимо нас медленно проплывали убогие дома с грязными окнами без занавесок. На замусоренных тротуарах собравшиеся группками черные и латиносы что-то бурно обсуждали. Между ними с поднятыми хвостами крутились бездомные собаки в ожидании подачки.

– Чем ближе, тем хуже, – вдруг сказала четырехлетняя Машка.

Мы с Валей переглянулись и расхохотались.

В следующий и в последний раз мы поехали в Кливленд в девяносто седьмом, когда Маркеловы отмечали свое символическое стопятидесятилетие: им в том году исполнилось по пятьдесят лет, Анечке – тридцать, и двадцать лет, как они жили в Америке.

* * *

Когда наступило время Машеньке идти в школу, я сразу решил, что в государственную школу я ее не пошлю. Частных же школ, кроме католической, находящейся прямо у нашего дома, в Джерси-Сити не было. Но совсем недалеко находился городок Хобокен с практически белым и довольно обеспеченным населением. Вот в этом Хобокене среди других частных школ была еврейская иешива, куда я и решил отдать Машу. У евреев национальность считается