Иван Тургенев. Жизнь и любовь - Полина Ребенина

какие только мне приходили – не скажу в голову – в перо; и каждый писал под каждым профилем, что он о нем думал. Выходили вещи презабавные – и M-me Viardot, разумеется, была всегда умнее, тоньше и вернее всех. Я сохранил все эти очерки – и некоторыми из них (т. е. некоторыми характеристиками) воспользуюсь для будущих повестей. Словом, нам было хорошо – как форелям в светлом ручье, когда солнце ударяет по нем и проникает в волну. Видал ты их тогда? Им очень тогда хорошо бывает – я в этом уверен».

В чем же секрет очарованности Тургенева Полиной Виардо? Я думаю, что не только в восхищении пением этой замечательной певицы, но главное – в том, что она смогла приручить и подчинить великого писателя своей воле. Это совершилось благодаря свойственным ей душевным качествам – уму, сильному характеру и умению быть привлекательной, даже неотразимой, несмотря на внешнюю некрасивость. Она была грациозна, прекрасно одевалась, очаровывала своей обходительностью, интересным разговором, умением занять и развлечь. По воспоминаниям гостей, ее общий облик был обаятелен, настолько обаятелен, что даже в зрелом возрасте она заслоняла собой и юную прелесть своих молоденьких дочерей, и эффектных, блестящих дам, съезжавшихся в ее салон.

Тургенев, избалованный женским вниманием, со своей стороны непроизвольно искал необыкновенную, талантливую женщину, королеву, перед которой он бы мог преклоняться и служить ей как верный паж. Пример такого самоотверженного чувства он описал в повести «Первая любовь», в любви Екатерины Шаховской к его отцу Сергею Николаевичу Тургеневу. Там любовь носит жертвенный характер: даже когда любимый ударил тебя плеткой – поцелуй руку бьющего, обожаемого тобой человека. Совсем как в христианстве: если тебя бьют по одной щеке, то подставь и другую. Таким Тургенев себя чувствовал с Виардо, женщиной властной, умной, требующей безусловного преклонения и подчинения. Даже самую прекрасную, но добрую и обыкновенную женщину он любить долго не мог.

Тургенев высказывал Полонскому свои мысли о любви, анализируя «Анну Каренину» Толстого: «Неужели же ты хоть одну минуту мог подумать, что Левин влюблен или любит Кити или что Левин вообще может любить кого-нибудь? Нет, любовь есть одна из тех страстей, которая надламывает наше «я», заставляет как бы забыть о себе и о своих интересах… Левин эгоист до мозга костей, и понятно, почему на женщин он смотрит как на существ, созданных только для хозяйственных и семейных забот и дрязг. Говорят, что сам автор похож на этого Левина – это едва ли! Все может быть – это только одна из сторон его характера, всецело перешедшая в характер Левина и в нем художественно обработанная. Но я все-таки не понимаю, чему тут сочувствовать?! Не одна любовь, всякая сильная страсть, религиозная, политическая, общественная, даже страсть к науке, надламывает наш эгоизм. Фанатики идеи, часто нелепой и безрассудной, тоже не жалеют головы своей. Такова и любовь…» Такой и была его любовь к Виардо – преданная и самоотверженная, даже рабская.

Хотя надо сказать, что концу жизненного пути он стал сомневаться в правильности своих взглядов на любовь-самоотречение. В «Стихах в прозе» – миниатюрах, в которых он изливал свои мысли и чувства в последние годы жизни, есть строки: «Все говорят: любовь – самое высокое, самое неземное чувство. Чужое я внедрилось в твое: ты расширен – и ты нарушен; ты только теперь зажил и твое я умерщвлено. Но человека с плотью и кровью возмущает даже такая смерть… Воскресают одни бессмертные боги…» Однако, хоть и возмущала великого русского писателя такая духовная смерть, изменить себя и сбросить мучительные любовные путы он не смог до конца…

Помните, что говорил герой Тургенева Потугин в романе «Дым» о секрете женской власти над мужчиной: «Эх, Григорий Михайлыч… может быть, вы ей в руки попасть боитесь? Оно точно… Да ведь чьих-нибудь рук не миновать. Человек слаб, женщина сильна, случай всесилен, примириться с бесцветною жизнью трудно, вполне себя позабыть невозможно… А тут красота и участие, тут теплота и свет, – где же противиться? И побежишь, как ребенок к няньке. Ну а потом, конечно, холод, и мрак, и пустота… как следует. И кончится тем, что ото всего отвыкнешь, все перестанешь понимать. Сперва не будешь понимать, как можно любить; а потом не будешь понимать, как жить можно». Разве не ясно описывает Тургенев, в чем заключалась власть Виардо над ним и причину его привязанности к ней? А ведь он не раз признавался, что выдумывать не умеет и вся его жизнь описана в его произведениях.

* * *

Вскоре во Францию приезжает друг Тургенева поэт А. Фет и навещает его в Куртавнеле. Фет пробыл в Куртавнеле всего дня два и позднее в своих воспоминаниях так описал жизнь Тургенева в семье Виардо: «Во взаимных отношениях совершенно седого Виардо и сильно поседевшего Тургенева, несмотря на их дружбу, ясно выражалась приветливость полноправного хозяина, с одной стороны, и благовоспитанная угодливость гостя – с другой».

Фет, который в целом не одобрял увлечения Тургенева певицей, вместе с тем отмечал ее исключительное умение занимать своих гостей: «Надо отдать полную справедливость мадам Виардо по отношению к естественной простоте, с которою она умела придавать интерес самому будничному разговору, очевидно тая в своем распоряжении огромный арсенал начитанности и вкуса». Однако Фету очень не понравился обед в доме Виардо, состоявший из «слабого до бесчувствия» французского бульона, пирожка с мясом, бобов с тонко нарезанным беконом и яичницы с вареньем. Нет, в России, у себя в Воробьевке, привык Фет кушать по-другому: сытно, вкусно и обильно.

В этот свой приезд Фет, который в те годы чрезвычайно уважал и любил Тургенева, использовал любую возможность для общения с ним. Разговоры их нередко переходили на политику и тогда перерастали в самую горячую и бурную дискуссию. Дамы семейства Виардо с тревогой прислушивались к разгоряченным голосам, доносившимся из их комнаты, и перешептывались: «Они убьют друг друга!» Как-то шумный и бурный разговор закончился тем, что Тургенев воздел руки и кинулся Фету в ноги с возгласом: «Батюшка! Христа ради, не говорите этого!», после чего наступило взаимное молчание. На что дамы в соседней комнате немедленно отреагировали: «Ну вот, они убили друг друга!»

Фет вспоминает о разговоре, состоявшемся вскоре после его приезда:

– Заметили ли вы, – спросил Тургенев, – что дочь моя, русская по происхождению, до того превратилась во француженку, что не помнит даже слова «хлеб», хотя она вывезена во Францию уже семи лет.

Когда я в свою очередь изумился, нашедши русскую девушку в центре Франции, Тургенев воскликнул:

– Так вы ничего