Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

на север пролетают гуси; они как будто манили нас лететь с собою далеко-далеко, на север! Я вздрогнула при этой мысли. Вечером к нам пришли Мара, Коля и их друг Миша[226]. Дурачась, Миша рассказывал о знакомстве с новыми «софочками». Он – веселый, находчивый, и я люблю, когда он приходит с Колей или Марой. Один он никуда не ходит. Это неразлучная веселая тройка. Позднее пришел Витя Телеченко[227] (ил. 11), о котором я еще почти не писала. Это красивый, рослый сильный украинец, идеальный тип запорожца.

7 апреля. Мне иногда начинает казаться, что счастье только в погоне за счастьем… и еще в воспоминаниях… Это бывает особенно в минуты усталости. Я думаю, что, если бы человек достиг своего счастья, разве не потеряла бы жизнь для него острого интереса? Стремление к чему-то, вера во что-то, может быть, это и дает удовлетворение, а не само достижение? Жизнь без стремления и борьбы, может быть, это не жизнь? Мечта и тоска по любви, может быть, это не только боль, но и счастье? Как я интенсивно жила, когда я ждала любви, мечтала и сомневалась, приходя в отчаянье и отдаваясь надеждам! И теперь это недостижимое, обманувшее счастье мне кажется особенно ярким, потому что оно несбыточно? Возможно ли, что, достигнутое, оно не было бы таким острым?

12 апреля. Иногда я задаю себе вопрос: насколько сильно мне нравится Женя? Да, он мне нравится, хотя теперь я поняла, что сходство между Павлушей и Женей меньше, чем я думала раньше. Это сходство в скрытности, в остроумной насмешливости, в том, что оба не стали бы бегать за девчонками, исполняя их капризы. Впрочем, может быть, и в большем. Насколько мне он нравится? Мое чувство к нему не любовь, но он меня привлекает многими своими качествами, к тому же он музыкант, и я невольно отдаю ему предпочтение перед другими. Если бы я его узнала больше, и он полюбил бы меня, возможно, он пробудил бы во мне глубокое чувство, хотя и не такое, как чувство первой любви. Но полюбить без взаимности я уже неспособна, – слишком больно. Да, я стала хуже, эгоистичнее. Я хочу, чтобы меня любили. Я замечаю, какое удовольствие моему самолюбию доставляет теперь, когда я чувствую, что мною увлечены даже те, кто мне вовсе не нравится и понравиться не может, например Капустин. Да и не он один, будто это какая-то сатисфакция самолюбию за неудавшуюся любовь. Но радости в этом нет. А интерес к Жене мне причиняет по временам боль.

Последнее время он мало обращает внимания на меня, хотя и часто бывает у нас. Это бывает мне обидно. Между нами товарищеские отношения, но он слегка ухаживает за Валей Беловой, довольно хорошенькой девочкой, на мой взгляд, далеко не умной. Правда, это только мое личное мнение, а Женя, наверно, обо мне не более высокого мнения, чем я о Вале. Он бывает ко мне невнимателен. Я для него одна из многих студенток, столкнувшихся с ним в институте, связанная учением и случайным знакомством. Разве я сама не так смотрю на большинство студентов, с той разницей, что к одним я отношусь с большей, а к другим с меньшей симпатией? Надо на это смотреть объективно, откинув личный интерес. Мне хотелось бы еще о многом написать, но не знаю: хватило бы слов и времени? В моей голове много разнообразных мыслей, которые я еще не затрагивала в своем дневнике, но я еще и сама не вполне в них разобралась. Все же 8 часов лекций в институте, да еще по вечерам черчение, утомляют.

20 апреля. Как музыка обостряет мою тоску, напоминая мне многое! Она делает особенными те предметы, на которые смотришь, придает больше значения самым обыденным вещам. Она сгущает краски, делая бледное ярким. Сила звуков глубже отражает изгибы человеческой души, настроений и чувств, чем всякое другое искусство. Поэзия облекает чувство в слова, живопись – в определенные краски, определенные образы, но именно эта определенность и осязаемость слов и красок, как бы сильно и ярко ни было их сочетание, связывает искусство, замыкая в известные рамки. Слова часто не могут до конца выразить то, что хочется сказать. Облаченная в слова мысль делается определенной, но более ограниченной, в то время как в мозгу она имеет тончайшие разветвления, не вполне постижимые и ясные, но дополняющие ее. Музыка не может передать все потому, что она сама не вполне осязаема и постижима. В ее неопределенности каждый человек может уловить особые оттенки, которых другой не заметит. Каждый человек в звуках прочтет нечто особенное, близкое его настроению, в зависимости от его индивидуальных свойств. Я заметила, что в разные моменты жизни во много раз слышанных вещах я воспринимала разные звуковые оттенки, каждый раз находя что-то новое, спрятанное за мотивом. Я не знаю истории музыки, но разве надо много знать, чтобы любить музыку? Надо всецело полагаться на то впечатление, которое она производит, когда слушаешь ту или иную вещь; не понимая музыку с технической стороны, я чувствую то, что говорят звуки, не задавая себе вопроса, из каких аккордов они слагаются. Такое восприятие музыки, цельно, без раздумья, непосредственно, как что-то непостижимо прекрасное, таинственное в своей непостижимости, и создает преклонение перед музыкой. Я хорошо знаю, что музыка, меняя все окружающее, меняла что-то и во мне самой. Звуки рассказывали то, в чем я боялась самой себе сознаться, и мне некуда было бежать от их захватывающей власти. Сколько раз в едва уловимых тонах оркестра мне слышалась жалоба моего сердца, говорящего без слов.

23 апреля. Ослепительно яркий солнечный день. Цветут вишни, сливы, жужжат и кружатся пчелы, летают белые бабочки и мелькают золотые крылья стрекоз. Воздух напоен всевозможными запахами цветов и трав, на бульваре продают нежные фиалки и синие весенние подснежники. Во всем чувствуется весна. Я долго ходила одна по дорожкам Потемкинского парка, дыша весной, и вспоминала о многом… Передо мной проносились картины, сменяя одна другую. Мне вспоминалось, как в такой же яркий день я сидела с Павлушей в парке на лавочке у озера около большого развесистого дерева. Я плела венок из зеленых листьев и первых весенних цветов, и, когда Павлуша сел на одну из веток дерева, я со смехом одела венок на его темные курчавые волосы. Мне теперь особенно живо припомнилось выражение его лица и глаз, в которых было отражение зеленых листьев. Я слышала его смех и была счастлива, отдаваясь весне