Королева скандала - Пол Джилл

— Я решительно заявляю, что ты самая известная хозяйка салона в Лондоне, — сделала подруге комплимент Мэри, когда подошла к бару, чтобы наполнить бокал.

— Только благодаря тому, что они надеются повстречать здесь принца Уэльского, — призналась Уоллис. — Видишь, как они входят в комнату и начинают оглядываться, а потом по их лицам пробегает тень разочарования, если его нигде не видно.

Это было верно в отношении одного из новых гостей, появившегося в один из вечеров, — немецкого дипломата по имени Иоахим фон Риббентроп. Он даже не попытался скрыть своего разочарования:

— Миссис Симпсон, я знаю из достоверных источников, что принц Уэльский завсегдатай вашего салона. Скажите, он прибудет позже?

Уоллис с улыбкой протянула ему мартини с джином и двумя оливками.

— Сегодня после обеда у него назначена официальная встреча, — сообщила она. — Вы выбрали неподходящий день, чтобы почтить нас своим присутствием.

— Я очень надеялся увидеться с ним. Ну, возможно, в другой раз.

— Только если вы обещаете не обсуждать политику весь вечер напролет. У себя на коктейльном вечере я не желаю слушать про жилье для рабочих и пороки иудейской веры. — Уоллис повернулась к Мэри. — Могу я представить вам свою старинную школьную подругу, миссис Мэри Раффрей? Вы можете обсуждать с ней любые темы несерьезного характера, — распорядилась она и направилась через гостиную встречать только что прибывшего гостя, оставив их вдвоем.

Мэри Риббентроп сразу не понравился. У него был слишком большой лоб, который занимал добрую половину лица, а также очень близко посаженные глаза.

— Вы живете в Лондоне, миссис Раффрей? — спросил он.

— Нет, я здесь в гостях. Греюсь в лучах, исходящих от блистательной светской жизни Уоллис.

Он не улыбнулся в ответ:

— И сколько вы здесь пробудете? — Вопрос был задан грубо, но Мэри списала такую прямолинейность на особенности немецкой речи.

— До тех пор, пока они не выгонят меня вон. А как долго это продлится, я не имею никакого представления. А что привело в Лондон вас, мистер Риббентроп?

Все время, что они разговаривали, он то и дело погладывал через плечо Мэри, и взгляд его блуждал по гостиной, будто бы он искал того, кто больше заслуживает его внимания, но тут он посмотрел на свою собеседницу в упор.

— Я работаю на герра Гитлера и еду в то место, куда он велит мне.

— Как интересно! Что он за человек? — спросила Мэри.

Фон Риббентроп улыбнулся:

— Он гений, который спасет нашу страну. Нам очень повезло, что он у нас есть. Я увидел одного человека, с которым должен переговорить. Вы позволите? Хорошего вам вечера, миссис Раффрей.

Он зашагал прочь, поразив Мэри своей грубостью.

— Ты давно знаешь Риббентропа? — поинтересовалась она у Уоллис на следующее утро.

— До вчерашнего вечера я встречалась с ним всего один раз у Эмеральды Кунард. Он вроде бы какой-то шпион. Правда эффектно? Мне кажется, он очарователен.

Мэри, разумеется, так не казалось.

Позже в тот же день Уоллис доставили огромный букет нежно-розовых роз. Прочитав карточку, она улыбнулась и бросила ее в горящий камин.

— Риббентроп, — сказала она. — Правда они милые?

Однажды и воскресенье в конце ноября Эрнест спросил за завтраком, хотят ли Уоллис и Мэри поехать с ним в резиденцию Петуорт. Хотя сам дом был закрыт для посещений, вокруг него был парк, созданный по проекту талантливейшего ландшафтного дизайнера по прозвищу Умелый Браун.

— С удовольствием, — тут же ответила Мэри, и они с Эрнестом повернули головы в сторону Уоллис.

— Я бы просто осталась дома и побездельничала, — сказала она, потягиваясь. — Поезжайте вдвоем. Повеселитесь!

Было ясно, но холодно, и Мэри куталась в пальто, меховую муфту и шляпку, пока они ехали по возвышенности Саут-Даунс, с которой открывались восхитительные виды на серебрящуюся внизу полоску моря. Они неспешно прогуливались по территории резиденции, и Эрнест объяснял Мэри, что раньше эти земли были регулярным парком, но в 1750-х Умелый Браун убедил собственников предпочесть более естественный стиль. Он предложил S-образный пруд, большие покрытые травой лужайки, извилистые тропинки, которые вместе создавали потрясающий ландшафт.

Два ирландских сеттера с блестящей шерстью насыщенного рыжего оттенка скачками подбежали к ним. Эрнест гладил псов, а они терлись головами о его ноги. Мэри огляделась в поисках хозяина собак и увидела женщину в твидовом костюме и накинутом на голову шарфе. Подойдя ближе, она крикнула:

— Не поощряйте их! Они думают, у вас есть что-нибудь вкусное.

В каштановых волосах, дружелюбном выражении лица и великосветском произношении этой женщины было что-то знакомое, но Мэри никак не могла узнать ее.

— Простите, — сказала незнакомка, — вы ведь Мэри Керк из Балтимора?

— Да-а, — осторожно призналась Мэри.

— Элеанор Джессоп, — представилась женщина. — Мы знакомы по школе «Олдфилде». Я училась там в 1913-м и 1914-м.

— Англичанка Элеанор! — воскликнула Мэри. — Господи боже мой, как ты? — Она протянула руку для рукопожатия. — Эрнест, это наша с Уоллис школьная подруга.

Эрнест тоже пожал руку, и Мэри объяснила, что он муж Уоллис.

— Так вы до сих пор общаетесь? — удивилась Элеанор.

— Я сейчас приехала к ней в Лондон погостить. Мы с Эрнестом просто решили прокатиться по окрестностям.

Взгляд Элеанор скакал с Мэри на Эрнеста и обратно, выдавая явное любопытство.

— Можно пригласить вас на чай? Я живу в миле отсюда вниз по дороге, ведущей к Восточному Лэ-вингтону.

Мэри взглянула на своего спутника и сказала:

— Мне уже довольно прохладно, поэтому я бы не отказалась от чая.

— Я полагаю, вы приехали сюда на машине. У вас найдется место сзади для трех пассажиров? — показала Элеанор на собак.

Эрнест казался не очень довольным, и Мэри поняла, что он опасается за кожаные сиденья автомобиля, которые собаки могут поцарапать, но в действительности они только немного их запачкали. Элеанор говорила, куда ехать, и они свернули к симпатичному особняку с круглой парковочной площадкой перед центральным входом.

— Какой великолепный дом! — отметил Эрнест. — Восемнадцатый век?

— Да. Он принадлежит семье моего мужа уже многие поколения. Заходите, пожалуйста.

После того как они сели в просторной гостиной перед камином с боковыми колоннами, Мэри начала согреваться. Горничная принесла поднос с чаем и домашними лепешками, и Мэри с Элеанор принялись вспоминать былые времена в «Олдфилдсе», своих однокашниц и сестер Ноланд.

Эрнест разглядывал комнату. Его взгляд упал на портрет Элеанор, на котором ее волосы были собраны в тугой пучок, и он подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть картину.

— Чертовски хорошая работа, — сказал он. — Художник искусно передал сходство.

Элеанор улыбнулась, порадовавшись комплименту:

— Его написал мой муж Ральф Харгривз. Он был бы восхищен, услышав ваши слова. Простите, что его нет. Он сейчас рисует где-то в другом месте, и я не увижу его до самых сумерек. Останьтесь, пожалуйста, подольше, и вы с ним познакомитесь.

— Возможно, в другой раз. — Эрнест посмотрел на часы. — Уоллис ждет нас к шести.

Перед отъездом Мэри обменялась с Элеанор адресами и телефонными номерами. Мэри сообщила подруге, где остановилась на Брайнстон-Корт и где живет в Нью-Йорке.

— Если будете в Лондоне, заезжайте к нам на коктейльный час, — предложил Эрнест. — В шесть почти каждый вечер.

Элеанор ответила:

— К сожалению, мы не бываем в Лондоне, но я бы хотела, чтобы вы приехали еще и остались у нас подольше. Мэри, я была так рада тебя видеть!

В машине на обратном пути Мэри рассказала Эрнесту, как очень похоже Уоллис удавалось копировать произношение Элеанор и как они вытягивали из нее разные сведения о принце.

— Теперь так смешно об этом вспоминать, — смеялась Мэри.

Вернувшись на Брайнстон-Корт, Мэри тут же нашла Уоллис.

— Отгадай, кого мы встретили? Помнишь Англичанку Элеанор?